Дама с биографией - [2]

— Надо будет подумать! — засмеялась Люся.

— А чего тут думать-то! — отозвался шустряк уже с террасы.

Через считаные минуты в беседке, обитой новой вагонкой, закипал электрический чайник. Поменявший галифе на отутюженные джинсы, а резиновые сапоги — на выходные сандалии, хозяйственный Кузьмич быстренько расстелил скатерть, поставил глубокую тарелку с сортовой клубникой, притащил первые огурчики — изумрудные, пупырчатые, с капельками росы.

Все-таки в военных что-то есть, ухмыльнулась Люся, умеют ухаживать за дамами!

— Люсиночка, может, коньячку по маленькой? Ради праздничка? Сегодня, говорят, этот… Петр, Павел, час убавил. Матвевна шла, сказала.

— Можно и коньячку, — забавляясь ситуацией, милостиво согласилась Люся, и Кузьмич с готовностью снова понесся на кухню за бутылкой и закуской.

Вдовый жених явно старался доказать, что он еще чрезвычайно проворный товарищ. Ловкий, сильный, темпераментный. Словом, пышущий здоровьем крепыш с отличной потенцией. Ох, и самоуверенный народ эти мужики! Метр с кепкой, скоро песок посыплется, а все туда же!

Коньяк, само собой, был «Хеннесси», бокалы — пузатыми, как в лучших домах Лондона и Монте-Карло, поэтому тост прозвучал до уморительного смешно:

— Ну, как говорится, будем!

— Будем! — на полном серьезе ответила Люся и после глотка обжигающего напитка передернула плечами: — Ух!.. Хорошо сидим, Анатолий Кузьмич.

— А у меня помидоры уже буреют! — неожиданно сообщил он с таким непередаваемо счастливым выражением, что Люся снова едва сдержала смех. Помог огурец, хрусткий, сладкий.

— Чего у вас, Люсиночка, новенького? Как Анна Григорьевна? Ляля?

— Всё как всегда. Мама вяжет, Ляля спит. Приехала вчера со съемок в полуобморочном состоянии, и опять за мобильник. Проговорила с режиссером, кажется, до четырех утра.

— Уж извините, не дело это. Не для чего так вкалывать молодой красивой девушке! Морщины пойдут, синяки под глазами. А мужчинам нравятся свеженькие, веселые, вот как вы! — Лукаво сощурившись, Кузьмич придвинулся по скамейке поближе, а когда Люся отодвинулась, расхохотался прямо как профессиональный соблазнитель: — Люблю я сероглазых блондиночек! — И на том, похоже, выдохся. С крестьянским аппетитом, энергично — как работаем, так и едим — задвигал вставными челюстями.

Шуткует подполковник, успокоилась Люся. В самом деле, откуда возьмутся силы у пожилого мужика, который от зари до зари пашет на участке в пятнадцать соток? Вот и славно. Разлаяться с соседом, что было бы неминуемо в случае активных домогательств, ей совершенно не хотелось. Еще пригодится. Штакетину забить или кран починить.

— Видел вчера вашу Лялю, кажись, по второму каналу… Вы-то сами, Люсиночка, глядели, нет?

Ей бы соврать «видела, видела!», а она замешкалась, заливая горячей водой растворимый кофе, и в результате в очередной раз влипла, что называется, по-крупному: словоохотливый Кузьмич принялся подробно пересказывать содержание вчерашнего «мыла» с Лялькиным участием. Чтоб ему ни дна, ни покрышки!

— …приехала в Москву поступать, а в институт завалила. Устроилась убираться к миллионеру в особняк. Девчонка красивая, черноглазая, ну, бизнесмен и не растерялся, оприходовал ее. Родила она от него…

— Анатолий Кузьмич, фиг с ними со всеми! Давайте лучше кофейку…

— Сейчас, сейчас, только доскажу… а он, сволочь, взял, значит, и на другой, тоже на миллионщице… отец у нее губернатор какой-то поганый… женился. Лялю вашу… ее там Дашей зовут… скотина, выгнал прямо на улицу, ночью, в мороз, а ребенка себе забрал. Жена его, раскрашенная шалава, бесплодная оказалась. Видать, абортов немерено переделала…

— Вам одну ложечку или две?.. Воды — полную? — снова попыталась отвлечь его Люся, но куда там! Кузьмич кивнул: «Ага, ага, до края наливайте…» — и, досказывая, опять захлопотал лицом, как будто вся эта невообразимая муть происходила на самом деле и в разыгравшуюся трагедию были вовлечены его близкие родственники. В этом смысле подполковник мало чем отличался от Нюши с ее начальным образованием. Та тоже неизменно воспринимала экранное как подлинную жизнь.

— …ребенка выкрала, спрятала там у одних, а подручные того бизнесмена… настоящие отморозки… наголо́ бритые, морды — шапкой не накроешь!.. поймали ее, в подвал загнали и принялись пугать горячим утюгом: не отдашь ребенка, мы тебе рожу припечатаем! У меня, Люсиночка, прям сердце зашлось! Каково же, думаю, вам-то, матери, на такое глядеть?

— А я и не глядела. Делать мне больше нечего, всякую ахинею смотреть. И вы напрасно злоупотребляете. Тем более если у вас сердце заходится от подобных драматических коллизий. Поберегли бы здоровье. Но вообще в следующий раз не переживайте. Нашу Лялю никто в подвал не загонит. Она сама кого хочешь загонит! — рассмеялась Люся и залпом допила свой коньяк.

Вот те на! Кузьмич насупился, поджал губы, задетый за живое, за мужское, советом поберечь здоровье.

— Чего ж тогда ваша дочка в таком глупом кино снимается? — язвительно сощурившись, спросил он, обидевшись, оказывается, совсем по иной причине. — Или уж ей денег мало?

— Может, и мало, — с вызовом ответила ему Люся, и неважно, что́ думала она сама о творчестве дочери. — Смотрите, сколько у Лялечки нахлебников! Две пенсионерки — свекровь и бабушка, философ-муж и я отчасти. Но главное не в деньгах. Ей, как любой актрисе, хочется играть, сниматься. Вы думаете, те парни, которых вы назвали отморозками, от хорошей жизни пытают девушек горячим утюгом? Да они с восторгом сыграли бы что-нибудь лирическое или героическое! Но негде. Достойных фильмов сейчас мало. — Подумав, а перед кем, собственно, она мечет бисер, Люся перевела дух и напоследок со злости выдала охотнику считать соседские денежки излюбленную Лялькину сентенцию: — Короче, каждый зарабатывает, как может.