Дама из городка (Надежда Тэффи) - [6]

Есть у сирени темное счастье —

Темное счастье в пять лепестков!

В грезах безумья, в снах сладострастья.

Нам открывает тайну богов.

Много, о много, нежных и скучных.

В мире печальном вянет цветов.

Двухлепестковых, чётносозвучных…

Счастье сирени – в пять лепестков!

Кто понимает ложь единений.

Горечь слияний, тщетность оков.

Тот разгадает счастье сирени —

Темное счастье в пять лепестков!

Впрочем, Минский вообще любил щеголять дружбой с талантливыми красавицами. У него был платонический роман с Зинаидой Гиппиус (с ней, увы, всякий роман мог быть только платоническим!), и об этом Минский много и пылко рассказывал на всех углах.

Словом, Тэффи болтала или молчала, смотря по тому, чего хотели герои ее романов. Поэтому они вскоре после завершения краткой или длительной их связи расслаблялись – и чувствовали себя отныне в ее присутствии совершенно свободно.

Тэффи была «свой парень», оставаясь при этом совершенно обольстительной и желанной женщиной – редчайшее, уникальное свойство! И она, в отличие от других женщин (а может быть, никакого отличия и не было, просто они умели скрывать свои желания, а Тэффи – нет, не умела и не хотела), очень любила, уважала и обожала тех мужчин, которых называют жеманно ловеласами, донжуанами, дамскими угодниками, а попросту – бабниками. И объясняла пристрастие к ним так:

«Нам, средним женщинам, только и радости, что от бабников. И как можно превозносить однолюба? Однолюб – да ведь это самый ужасный тип. Для него, конечно, очень удобно. Один раз раскачался, полюбил, и никаких хлопот. Сиди и страдай. Но для окружающих какая картина! Тощища-то какая. Ни на кого не смотрит, буркнет что-нибудь себе под нос и в десять часов спать пойдет.

Бабник рюмочку коньячку выпил и пошел кренделя выписывать. Комплимент направо, комплимент налево, той, которая визави, закрутит тухлый глаз, – молчу, мол, но страдаю. И всем весело, и всем хорошо.

К однолюбу не подступишься. Любезности не жди. Комплимент считает изменой идеалу. Если с однолюбом пошутишь, он посмотрит исподлобья, покраснеет и станет искать свою шляпу.

Уходит домой раньше всех. А дома страдалица-жена, отославшая его одного под предлогом головной боли, спешно подбирает чьи-то окурки и переставляет в комнате предметы в симметрическом порядке.

И там, значит, от однолюба заботы и горе.

Бабник у себя дома не засиживается. Вечно ему куда-нибудь бежать надо. Поэтому жена его присутствие ценит, а отсутствие употребляет с пользой для себя.

Кроме того, бабник – существо абсолютно безопасное. Никогда он не разведет никакой трагедии. Для него все легко. Измены прощает охотно, не всегда даже и замечает их. В переживание не углубляется. Ревнует ровно постольку, поскольку это женщине льстит. Не то что притворяется или сдерживается, а просто таков по натуре.

Однолюб любит философствовать, делать выводы и чуть что – сейчас обвиняет и ну палить в жену и детей.

Потом всегда пытается покончить и с собой тоже, но это ему почему-то не удается, хотя с женой и детьми он промаха не дает.

Впоследствии он объясняет это тем, что привык всегда заботиться в первую голову о любимых существах, а потом уж о себе…»

Но бог с ними, бабниками и однолюбами. Вернемся в шестнадцатый номер гостиницы «Лондонская». Здесь-таки, выражаясь языком бывшего антрепренера Тэффи Гуськина, собирались буквально все «битые сливки» общества и буквально жизнь била ключом по голове!

Итак, общество и его «битые сливки». Журналист Дон Аминадо, похожий на испанца, одетый как испанец, но никакой не испанец; Линский, знаменитый карикатурист; издатель Благов, возродивший московское «Русское слово» в Одессе и провозгласивший, что жизнь в Одессе – это жизнь внутри анекдота (однако совсем скоро все поймут, что жить внутри анекдота не смешно, а трагично); Влас Дорошевич, мэтр всероссийской журналистики и вернейший друг (когда Тэффи разводилась с мужем и страшно страдала из-за очередной его измены, Влас предложил вызвать Бучинского на дуэль, если Тэффи от этого полегчает); Алексей Толстой «прямо из клуба и с тюльпанами для хозяйки прямо из Роттердама»; Иван Бунин с женой; «одержимый стихонеистовством» Макс Волошин; Вертинский у рояля; тут же Иза Кремер. Ели, пили и пели, в том числе – романсы на стихи хозяйки. Хотя первым произведением Тэффи была «Песенка Маргариты», стихи она писала «для забавы или по очень большой любви». И невероятно удивлялась, когда именно написанное для забавы начинало вдруг пользоваться бешеной популярностью и распеваться в модных салонах:

Три юных пажа покидали.

Навеки свой берег родной.

В глазах у них слезы блистали.

И горек был ветер морской.

– Люблю белокурые косы! —

Так первый, рыдая, сказал. —

Уйду в глубину под утесы.

Где блещет бушующий вал.

Забыть белокурые косы! —

Так первый, рыдая, сказал.

Промолвил второй без волненья:

– Я ненависть в сердце таю.

И буду я жить для отмщенья.

И черные очи сгублю!

Но третий любил королеву.

И молча пошел умирать.

Не мог он ни ласке, ни гневу.

Любимое имя предать.

Кто любит свою королеву.

Тот молча идет умирать!

Вертинский пел про трех пажей, а Гришин-Алмазов молча смотрел на Тэффи, как если бы она была этой королевой, а он собирался молча умирать!