Дама из Амстердама - [10]

За три недели в Амстердаме у неё появилось три десятка очень хороших знакомых, включая собак и одного хромого пони. Но в основном это были голландки её возраста, которые не сомневались, что Вайолет ездила в Москву делать очередную пластику лица или лечить память… И приходили посмотреть на неё каждый божий день.

Танечка щебетала с ними обо всём и ни о чём, едва показывая нос и полглаза из-под шляпы.

«Я всегда была уверена — моё счастье ждёт меня в другой точке Земли.

Мой суженый… Он дырки проглядел в своём вымытом окне, не встречая меня на улицах, по которым ходит всю жизнь. И вот я здесь». Танечка огляделась на кружевные облака, в которых сидела, и свободно вздохнула.

Она себя чувствовала до крайности свободно в этих облаках амстердамского магазина, как никогда раньше за все семьдесят восемь лет жизни на улице Дубовой Рощи в Москве.

— Ведь это неправильно! — вдруг поняла Танечка. — Мы рождаемся не там и не в то время, где могли быть счастливы. Почему, Господи? Разве виноват ребёночек, в голове и сердечке, которого — россыпь талантов, что родился в Эфиопии, где не проживёт и года? Зачем он родился, чтобы умереть с голодухи?

Голландки её возраста обычно соглашались с тем, что говорила Танечка.

Был вечер, когда в лавку снова зашёл незнакомец.

— Кирстен Ольсен, — приподнял шляпу он. — Я вас вчера видел в «Токийской лошади».

— Вайолет, — покраснела Танечка.

— Орнитолог — специалист по соловьям, — отрекомендовался джентльмен.

— У меня сын — Иосиф …или Клаус, — немного невпопад сказала Танечка, боясь разоблачения. Сидение в лавке с кружевами нравилось ей необычайно.

И в шляпном магазине было так прохладно, что тоже можно было посидеть.

А уж в «Лошади» с токийским разрезом глаз, вспомнила вчерашнюю вечеринку Танечка, она оставалась бы круглосуточно, если бы не раб условностей — Иосиф, устыдившейся своей весёлой матери.

— Я пришёл вас проводить, — открывая перед Танечкой дверь, буркнул господин Ольсен. — Вас ведь ограбили не так, чтобы давно…

— О, да! — вспомнила грабёж Танечка. — Тыща с чем-то евро — фьють!.. И сумку унесли!

И свистнула. Господин Ольсен вздрогнул.

— Сегодня на небе — знаковые звёзды, — на пороге дома стал прощаться господин Ольсен. И поглядел в Танечкины глаза.

— Бинарные — двойные звёзды — согласилась Танечка чуть не плача. Она в школе больше десяти лет преподавала астрономию семиклассникам.

На небосклоне мигала какая-то туманность — Андромеды или что-то вроде неё…

— Если бы мне звёздный атлас, — вслух помечтала Танечка, — я бы сказала не навскидку, что там торчит наверху.

— Ты споёшь мне? — на прощание спросил её новый знакомый.

— А что? Я пою? — поперхнулась Танечка.

— А как же, вчера в «Токийской лошади». «Гори, гори, моя звезда-а-а», — старательно пропел господин Ольсен, безбожно при этом фальшивя.

— В какой — лошади? — Танечка потёрла голову, вспомнив отчего-то про московскую лошадь. — Приходи завтра — я, может, и спою…

— Мама, ты была не одна! — заходя следом за Танечкой, констатировал Клаус-Иосиф. — Что тебе сказал господин Ольсен?.. Ты же всегда высмеивала его!

— Я, — округлила глаза Танечка.

— Всегда, — упрямо повторил Иосиф и покраснел.

— Нет, — помотала головой Танечка.

— Но ты же всё время разговаривала с ним через губу!.. — сын Иосиф презрительно фыркнул.

— Почему? — удивилась Танечка. — Он мне давно по сердцу…

— Ты всю жизнь называла его подкаблучником, — тоном разбуженного ежа выпалил сын.

— Что-о?! Он женат? — У Танечки упало сердце.

— Уже нет, его Анни умерла, пока ты путешествовала и теряла сумки с вещами! — отрезал сын.

— Правда? — ещё не обрадовалась Татьяна Андреевна, хотя вздох облегчения выдал её.

— Какие у вас отношения? Я должен знать, — строго спросил Клаус-Иосиф и снял зеркальные очки.

— Пикантные, — опустила голову Танечка, разглядывая персидский ковёр под ногами.

— Ты сошла с ума! — сказал её сын. И хлопнул дверью кухни. — Я больше не буду тебе жарить рыбу — готовь сама! — донеслось оттуда.

«Почему он злится?» — подумала Танечка и сняла с гвоздя фартук.

— Я знал, что встречу тебя, — сказал господин Ольсен, когда оглянулся, уходя.

О-ХО-ХО!..

— У меня умерла жена, — сказал он назавтра, заглянув ей под шляпу весёлыми глазами.

— Вы её не любили? — спросила Танечка и осеклась.

— Любил, — засмеялся он и объяснил: — Она долго болела, и для неё это облегчение. А сколько вам лет?

— Я ещё молодая! — подумав, сказала Танечка. — У меня ещё кружится голова! — похвасталась она.

— От любви? — с надеждой спросил он.

— Ну, не совсем, — весело сказала Танечка. — «Но это не важно», — про себя подумала она.

И то!

— На могиле Анни ангелы поют, пойдём — послушаем, — предложил голландец.

— Пойдём, — согласилась Танечка, хотя идти на чужое кладбище, даже с ангелами, ей совсем не улыбалось; но господин Ольсен всё смотрел на неё и смотрел.

И так они познакомились ещё ближе. Сами знаете, сперва — увлекательное турне по кладбищу, потом — прогулка в магистрат.

А что?..

— Я охотник и пастух, а всю жизнь работаю в банке, — пробираясь сквозь памятники говорил Кирстен Татьяне Андреевне.

— А соловьи? — вспомнила про соловьёв Татьяна.

— Это для радости — на соловьях много не заработаешь, — пожал плечами Кирстен.