Дальше — не будет - [18]

Описание лучше не придумаешь. Здорово, конечно, что это так просто, судя по книге, а вот как его сделать то?

Стас, зарывшись в книги по уши, даже не отдавал себе отчета, сколько всего он уже прочитал о зеркалах. Сейчас можно было сказать, что он знает о зеркалах всё.

Все, кроме того, как их конкретно изготовить.

Исторической литературы на тему зеркал было гораздо больше чем технической. Ну, на фига ему знать что, например «в Зеркальной галерее Версальского дворца целых 306 бесценных стеклянных изделий отражали светлый образ короля-солнце Людовика XIV.» Или «Известно, что в Китае в качестве зеркал использовали хорошо отшлифованные куски обсидиана.»

Сильно помогает человеку желающему сделать зеркало?? Его нужно было именно сделать, и Стас продолжал искать не останавливаясь. Работай он на кого-нибудь, работодатель наверное с ума от счастья бы сошёл. Ни перекуров, ни перерывов на то чтобы поесть не требовалось.

Усталости не было. Глаза продолжали послушно штудировать строчки, никак не реагируя усталостью на объём работы. Разум оставался чистым. Никакой ломоты в спине или ногах, а ведь он уже чёрте сколько тут наводит беспорядок, отбрасывая одну бесполезную книгу за другой. То пособие астроному, где описывается, как делать зеркало для телескопа попадётся, то о том, как Пётр 1 упразднив бороды, наладил производство зеркал, соорудив плавильню.

Останавливаться он просто боялся. Выйти, скажем, к той же Ольге сбегать, ну или, например, найти себе плеер какой-нибудь. Музыки ему явно стало недоставать. Пока был жив, слушал многое и вообще был близок к эпитету меломан, а тут вот только вспомнил. Но выйти и опять найти полки с аккуратно расставленными книгами, где уже будет не понятно, что смотрел, а чего нет — не улыбалось ни грамма.

Но как говорится, если долго мучится…

«Расплавленное стекло выливали на ровную поверхность и раскатывали вальцом. Затем смазывали тонким слоем ртути и накладывали оловянную фольгу. Она приклеивалась намертво, и поверхность становилась абсолютно гладкой».

Стас ещё раз перечитал эти строчки и, расслабленно откинув голову, затылком к расхристанному стеллажу, прикрыл глаза. «Есть». Оставалось найти ингредиенты, придумать место и приступать.

И никакой техники безопасности, тут люди вон ядерные фугасы рвут и ничего, ему-то что будет?? Подумаешь ртуть. Бугагага. Он улыбнулся своим мыслям. Да даже если ничего не получится сразу, всегда можно повторить. Найти в уже понятном направлении информацию куда как проще… жаль — картинок нет, но вроде бы итак всё доступно изложено.

Стас с минуту решал, приступать ли сразу или попробовать увидеться с кем-нибудь… Ильёй или Храпом… может Ольгой. Но нетерпение погнало всё-таки именно на поиск подходящего места и всего необходимого.

Комната с большим железным столом, имеющим идеально ровную поверхность, оказалась не проблемой. Вопрос был в валике и как расплавить стекло, чтобы налить его на стол. Ртуть тоже была найдена без хлопот, впрочем, как и оловянная фольга.

Затем допёрло попробовать ничего не плавить, а поэкспериментировать с обычным стеклом. Стас нашёл самое тонкое и… результаты превзошли все его ожидания.

Это было зеркало. Небольшое, убого качества, но зеркало, в котором он… потерялся.

В первые секунды он ещё разглядывал своё отражение, а потом всё поплыло. Черты лица начали разглаживаться, затем он увидел как по мере того как лицо его отражения, увеличиваясь в размерах, уже выпадает за рамки зеркала, приближая к нему глаза. Складывалось жуткое впечатление, что кто-то большой с той стороны решил рассмотреть того, кто посмел его побеспокоить. Причём Стас ощущал себя и как рассматриваемый и как рассматривающий.

Глаза. И в них целый мир. Говорят, перед смертью перед глазами проносится вся жизнь. Стас ощутил нечто подобное. Тут было и глубинное понимание абсурдности решения вскрыть вены из-за блядства жены, и жалость к матери и ощущение того, что всю жизнь занимался не тем, и безумные, чудовищно жестокие законы этого мира, губящие само желание хоть чего-то желать. Здесь был и он маленький, выпрашивающий у отца желтое фруктовое мороженое в бумажном стаканчике, и радость первого забитого им гола за дворовую команду по хоккею. Там был Храп, стреляющий около школы сигарету и интересующийся, не достают ли его, Стаса, парняги с 9-го «А» после драки на дискотеке в местном ДК. Оттуда вырывались воспоминания об Оксане и жене, причудливым образом переплетаясь со всеми женщинами, которых он когда-либо знал, включая Ольгу. Причём и детские, и взрослые воспоминания были хоть и густо перемешаны, не создавали какофонии в голове. Он видел-помнил их все разом. Он не просто их помнил — он их понимал. Он видел, где был явно не прав хоть и ощущал себя правым на 100 %, он опять переживал минуты позора и триумфа своей маленькой, глупой и бессмысленной жизни. И всё одновременно, как посетитель музея, разглядывающий умело созданную панораму за стеклом, до мельчайших деталей, был способен оценить всё целиком.

И рассматривая всё то, что он собой представлял Стас и не хвалил и не осуждал себя.

Жалел.

Жалел и сожалел о невозможности хоть что-то исправить. Прошлое остаётся прошлым, хоть и было по большей части предопределением. Но невозможно вернуться назад и выбрать другую дорогу. Что сделано — то сделано. Человек на то и человек по образу и подобию, что способен учиться и созидать, разрушая непонравившееся ему творения и создавая всё лучше и лучше. Творчество в любой его ипостаси — единственное за что никогда не будет стыдно или что не вызовет жалость если ты творя развиваешься, а не лепишь серую штамповку.