«Дальше… дальше… дальше!» - [6]

Фофанова. Так что же делать, Владимир Ильич?

Ленин. Идти в Смольный. Вопрос сейчас стоит так: либо сложить руки на груди и ждать, пока задушат революцию, либо рвануться вперед.

Фофанова. Восстание?

Ленин. Да, восстание. Голод не ждет, разруха не ждет, крестьяне поджигающие усадьбы и захватывающие земли, не ждут. Война не ждет. Генералы в Быхове не ждут. А у нас в ЦК хотят ждать. Вот почему надо идти. Итак, Шпалерная…

Фофанова. Владимир Ильич, посмотрите на часы.

Ленин(улыбаясь). Черт возьми, никак не могу дойти до Смольного, все время кто-то мешает — то генералы, то Керенский, то наши… Спокойной ночи, Маргарита Васильевна, а я еще немного посоображаю.

БЫХОВ. 0 часов 17 минут

На авансцене площадка с фрагментом Быховской тюрьмы и четырьмя генералами. Остальные внимательно наблюдают за «показаниями» генералов, готовые в любой момент вмешаться; манера поведения свободная: выходят, возвращаются, курят и т. д.; Корнилов и Марков, скинув кители, начинают играть в бильярд, Лукомский просматривает газету, Деникин с рюмкой в руке размышляет вслух.

Деникин. Дали мне роту. С чего я начал, молодой военный интеллигент? Решил доказать, что солдату палка не нужна. Рота училась плохо и лениво, и меня убрали. Сверхсрочник фельдфебель Сцепура по этому поводу выстроил роту на плацу, поднял многозначительно кулак в воздух и сказал внятно и раздельно: «Теперь вам не капитан Деникин. Понятно?»

Марков. От двух бортов в середину. Всему виною отмена крепостного права.

Лукомский. Запоздалая отмена. На 20 лет раньше — мы бы давно уже были Европой.

Марков. Присовокупите сюда всю подлую работу, начатую декабристами, продолженную Виссарионом… Герценом… А всякие там Михайловские… Успенские… Щедрины и Ключевские — кто измерит их разрушительный вклад?

Корнилов. Третий от борта в угол. Присовокупите туда же и Бердичев. Стереть бы его с лица земли за все наши обиды, и на его месте — джунгли.

Марков. Зачем джунгли — чертополох.

Деникин. Сегодня стихия захлестывает… И в ней бессильно барахтаются люди-человеки, не слившиеся с ней. Помню вагон, набитый серыми шинелями, а в проходе человек — высокий, худой, в бедном, потертом пальто… Нестерпимая духота, многочасовая пытка стояния, а со всех сторон издевательства. И вдруг истерический крик: «Проклятие! Ведь я молился на русского солдата, а теперь, если бы мог, собственными руками бы задушил!..» Странно, но его оставили в покое…

Лукомский. Тем не менее Февраль открыл для России…

Марков. В Феврале начался путь России на голгофу… Восьмой к себе в угол.

Лукомский. Извините, Сергей Леонидович, согласиться с вами не могу решительно! Неужели у нас с вами такая короткая память? Неужели мы забыли всю бездумность, всю бездарность, если не сказать больше, нашего обожаемого монарха и его режима? Катастрофа продовольственного дела, катастрофа на транспорте, на заводах — мы то с вами знаем, что это не выдумка социалистов. Бездарность в делах внутренних известна каждому, а бездарность в делах военных, кто, как не мы с вами, ощущали ежеминутно? Итог войны на сегодня — восемь миллионов русских за четыре миллиона немцев — не приговор ли всему строю? Двух русских за одного немца — так, извините, воевать каждый балбес сможет! Романовы с тенью Распутина были обречены, и Февраль для страны был благом. Не случайно весь мыслящий генералитет встретил его с пониманием. Вспомните Брусилова: «Если выбирать между Россией и государством, я предпочитаю Россию». И Лавр Георгиевич поддержал Февраль решительно.

Корнилов. Да, был пленен поначалу.

Лукомский. Не наша вина, что либералы не справились с кораблем и посадили его на мель.

Корнилов. До сих пор стыдно, что имел несчастье согласиться и сам… лично… арестовал Александру Федоровну… Встретила меня достойно… ни слез, ни экзальтации… «Надеюсь, генерал, вы понимаете наше состояние, ведь вы же сами были в плену…» Не перегибаем ли мы, господа, палку, забрасывая их грязью?

Деникин(Лукомскому). Давайте, Александр Сергеевич, подведем итоги Февраля… Армия разрушена, промышленность разрушена, нежелание работать, одна безответственность…

Марков. Страна совещаний, митингов и речей, а жрать нечего!

Лукомский. В мире сейчас нет страны более свободной, чем наша.

Деникин. Россия оказалась недостойной той свободы, которую она завоевала.

Лукомский. Поэтому мы и выступили.

Марков. Да, мы здесь, а Керенский в Зимнем.

Деникин(Маркову). Против предательства никто не застрахован.

Марков. Я вас предупреждал, я вас умолял не верить этому прохвосту!

Деникин. Договоренность Керенского с нами была четкой, мы бросаем конный корпус на Петроград, чтобы разогнать Советы, а он…

Корнилов (ирония). Объявляет нас изменниками революции. Нет, нет, господа, тут мы виноваты сами. Мы себя открыли, и весь этот сброд — от крайне левых до самых умеренных — объединился. Вопрос сейчас перед нами один: продолжать или считать дело оконченным?

Деникин. Страна накануне краха. Кто простит нас, если мы смиримся? И простим ли сами себя?

Лукомский. Меня идеология не интересует, только целесообразность. Черную работу — свернуть голову Керенскому — отдадим большевикам.