Дали глазами Аманды - [14]

Однако вскоре я заметила, что мы больше не шокируем никого в деревне, вероятно, местные жители видали и не таких, как мы. Место встречи разношерстной артистической богемы, Осталь, не мог пострадать от провокационных выходок заезжих хиппи. К тому же рядом с кафе высилось здание непобедимой Guardia civil, и желательно было не попадаться на глаза стражам порядка во время курения травки. Можно было потанцевать, но вне Кадакеса, в Рашдинг например. Поскольку у нас не было машины, мы все дни напролет слонялись от Осталя до Маритим (кафе напротив пляжа) и до Мелитона, чтобы срезать угол. Мы бродили вдоль моря, обедали в дешевой харчевне и заканчивали свой день на холодном песке пляжа, любуясь звездным небом, перед тем как заснуть. Больше из боязни одиночества, чем из сексуальной потребности, я спала со своими случайными попутчиками. Я любила их длинные волосы и выпуклые бедра, к тому же у меня была слабость к блондинам — я видела в них что-то ангельское, и напрасно. В Кадакесе было много голландцев и англичан, поэтому у меня был богатый выбор. Курортные романы не длятся долго, да и к тому же у меня не было желания влюбляться.

По утрам мы завтракали на деревенской площади: cortado (кофе со сливками) и бриоши. Были еще разносчики, которые продавали churros, пончики с фруктовой начинкой в оливковом масле, сладкие и аппетитные. Я их обожала. На террасе кафе всегда на одном и том же месте сидел маленький чистенький человечек с суровым видом. Это был Марсель Дюшамп, вернувшийся в Кадакес после долгих лет отсутствия, настоящий сюрреалист старшего поколения. Виделся он только с Дали. Он часто играл в шахматы, игру, которая давно меня привлекала, и всегда молчал. Днем мы ходили купаться в уединенные места, поскольку на центральном пляже не было проходу от детей и туристов. По вечерам Дали приглашал нас к себе. Иногда я приходила к Дали с друзьями, иногда одна. Конечно, я предпочитала идти одна и слушать по дороге пение сверчков.

Мастерская Дали стала для меня просто откровением. Она была надежно защищена красивой старинной дверью в каталонском духе. Я спустилась по ступенькам и попала в заставленное помещение, сакральное место, где Дали предстал передо мной в рабочей одежде, с чистыми очками на носу и с палитрой в руках. В левой части мастерской была лестница, которая вела в надстройку, загроможденную книгами, экзотическими вещами, манекенами с витрин. Там были еще: гигантский макет молекулы, разноцветный картон и венецианские маски, оставшиеся после бала у Бестеги. Наверху была еще библиотека, состоящая из книг на любой вкус, ветхих и переплетенных, полуразорванных книг по искусству, научных трудов. Мастерская, в которую через большие окна лился солнечный свет, выходила на бухту Порт-Льигат. Я заметила большой гипсовый слепок «Гермеса» Праксителя, на который была надета фехтовальная маска и колпак Дэвида Крокетта, старомодный ларь с книгами, стул, обтянутый белой тканью, столы, заваленные красками, кисточками, эккерами и угольными карандашами. Но главное место в мастерской занимал холст. Он растянулся на всю стену, и благодаря системе электрических шкивов его можно было поднимать и опускать, нажав на кнопку. Маленький смуглый человечек сидел на табуретке и возился с углом холста. Дали представил мне его:

— Это Беа, он помогает мне перемещать холст. Еще он выполняет всякую подсобную работу.

Позже я узнала, что маленький Беа делал многое из того, о чем Дали не упомянул. Он писал детали картин, тяготившие Дали, занимался фоном, небесами, а также большинством так называемых реалистических частей картины, которые он просто-напросто копировал с фотографий. Одна из таких фотографий, в процессе работы исполнявшая функции центрального персонажа картины, была приколота прямо к холсту. Дали велел мне сесть.

— Садитесь и смотрите на полотно. На этом стуле сидит Гала, когда она приходит мне читать.

На ручке стула лежала открытая книга Сен-Симона, страница была заботливо заложена. Дали с восхищением прокомментировал свою картину:

— Вы видите эту рыбу! Какие цвета! Просто радуга! Это guilas, рыба, которую ловят повсюду. И эта брызжущая кровь, какая сила, не так ли?! Завтра я займусь ножом. Нужно, чтобы все внимание зрителей было сосредоточено на этом ноже. Гала говорит, что это шедевр.

Выйдя из мастерской, я прошла через маленький салон, окно которого обрамляло море, как рама картину. Это был салон-улитка (caracol по-каталонски), названный Дали так из-за лампы в форме улитки, стоявшей на столе. Когда мы выходили из дома, он показал мне незаметную дверцу в стене: «А здесь спит Беа…» Трудно было представить себе более скромное пристанище для человека, причастного к картинам, которыми гордятся музеи всего мира…

— Пойдемте! — сказал Дали. — Я хочу показать вам моего Христа.

Он повел меня по коридору за пределы внутреннего дворика. Только тогда я увидела действительные размеры его владений. Огромный сад занимал весь холм и спускался к морю. Мы миновали башню и голубятню, потом оказались пред тем, что на первый взгляд выглядело как куча мусора: лопнувшие шины, бревна, кирпичи, всякий железный хлам — все это занимало несколько метров.