Далекий Сайкат - [13]

Именно в парке, на третий день пребывания на станции, Ивар встретился с коллегами. Стол накрыли в большом павильоне у границы леса и степи, и каждый мог полюбоваться необъятной голографической далью, что открывалась за морем золотистых трав. Четыре перемены блюд плюс закуски, соки и тинтахское вино делали банкет вполне достойным представителя Земли, хотя большой сердечности во взглядах и речах не наблюдалось.

Для человека не столь подготовленного, как Тревельян, пиршество кни’лина было нелегким испытанием. Скрестив ноги и выпрямив спины, они сидели на ковре перед небольшими столиками, и слуги Ори и Тикат, переползая от одного достойного к другому, неторопливо меняли токары и тока с питьем и едой, обходясь без помощи роботов и гравиподносов. Вставать не полагалось, ибо в быту кни’лина почти не использовали мебель, и эта сторона их жизни проходила на коленях, что было весьма похоже на традицию японцев. Живые слуги считались знаком особого почтения к гостю, как и парадные одежды, султаны из перьев, диадемы и браслеты. Место Тревельяна тоже было почетным – третье от координатора Джеба Ро.

Низкие треугольные столики располагались метрах в трех друг от друга, и этот порядок нарушался лишь единожды: Джеб Ро и Ифта Кии сидели рядом. Увидев это, Тревельян вздохнул; такая близость означала, что красавица – под личным покровительством координатора. Он был немолодым, но представительным мужчиной: широкие плечи, гордая посадка головы, холеное лицо и властный взгляд. То, как он поднимает бокал, берет токати пищу или поворачивает голову, казалось исполненным внутренней мелодии: величественный вид, изящная поза, плавные медленные телодвижения. Истинный аристократ похарас! Другие выглядели проще, особенно люди клана ни. Второй Курс, биолог с самой заурядной внешностью, едва прикоснулся к изысканным блюдам, но налегал на тинтахское; Третья Глубина, стройная женщина с холодными глазами, ковыряла щипчиками в чаше, будто исполняя неприятный долг; Четвертый Пилот, морщинистый и сухощавый, ел и пил умеренно и временами так поглядывал на Тревельяна, будто целился из игломета ему в лоб. Ботаник Пятый Вечерний, огромный детина с мускулатурой борца и разбойничьей рожей, опустошал токары и тока с полным равнодушием, не поднимая глаз на сотрапезников. Найя Акра, психолог похарас, уже знакомая Ивару, вела себя загадочно – при каждой перемене блюд делала странные жесты, как бы разбрасывая по сторонам горсти невидимого песка. На ее тощей физиономии застыло выражение брезгливости.

Говорили трое – Джеб Ро, Первый Лезвие и лингвист Зенд Уна. Беседа вгоняла Ивара в тоску, так как подчинялась строгим правилам: координатор высказывал некую мысль, Первый Лезвие ее развивал, потом лингвистом добавлялась заключительная фраза, и троица ждала, что ответит гость. Самым ценным в этом вялом разговоре была информация о предстоящих полевых работах. Джеб Ро сообщил, что вылетит на планету дней через пять и возьмет с собой земного ньюри; субкоординатор добавил, что для большей безопасности надо прихватить других достойных – предположим, Иутина и Второго Курса; затем лингвист принялся описывать местность вблизи базового лагеря и племена тазинто и терре, что жили окрест. Когда его речь завершилась, Ивар, сделав жесты благодарности, сказал, что готов хоть завтра отправиться на Сайкат.

Трапеза длилась четыре с лишним часа, и за это время Тревельяну улыбнулись дважды; оба раза – Иутин. Вероятно, он не хотел, чтобы это заметили, и потому его улыбки были быстрыми и робкими. В последнем Тревельян не сомневался: расположение лицевых мышц у кни’лина было таким же, как у землян, и мимика не отличалась от человеческой. Он улыбнулся в ответ и даже подмигнул.

Пир закончился, кни’лина поползли друг за другом к выходу, где Тикат и Ори, почтительно приседая, помогали им встать с коленей. У Тревельяна тоже затекли поясница и ноги, но он поднялся сам и прислонился к стене павильона, глядя на удалявшихся коллег. Большей частью на Ифту Кии, которая сзади была не менее очаровательна, чем спереди.

«Слюни пускаешь? – спросил пробудившийся дед. – Не советую. Эта киска уже при котике».

– Ты меня с этим индюком не равняй. Нет дамы, чтоб устояла перед десантом, – отозвался Тревельян и перевел беседу в деловую плоскость: – Ну, какие впечатления?

«Гадючник», – резюмировал командор и смолк.

Тихо ступая, приблизился Иутин, остановился в пяти шагах, вежливо согнул колени. На плече его парадного камзола трепетали золотые перья.

– Любуешься на второго генетика, ньюри Ивар?

– Можно без ньюри, – сказал Тревельян и, помолчав, добавил: – На Земле считают, что всякая женщина – средоточие красоты, и достойна того, чтобы ею любовались.

Иутин насмешливо прищурился.

– Даже Найя Акра?

– Почему бы и нет? У нее… хмм… очень стройная фигура.

– Слишком стройная. Женщину украшают округлости – конечно, в нужных местах.

Дождавшись, когда исчезнет процессия кни’лина, они зашагали по тропе через луг, поросший густыми золотисто-зелеными травами. Позади, за павильоном, стеной вздымался лес, деревья с темными корявыми стволами напоминали дубы, со светлыми – березы, а коленчатые тростники с узкими длинными листьями казались такими же, как земной бамбук. Чуть правее, где начинался горный ландшафт, торчали среди базальтовых обломков ветви колючего кустарника и мельтешили какие-то мелкие создания, точь-в-точь как ящерки на солнцепеке. Все вроде бы так, как на Земле… Этот эффект был знаком Тревельяну: глаз, в тоске по земному, выхватывал привычные детали, не желая замечать чужого, непонятного и странного. Но он, будучи разведчиком, обладал искусством более верного зрения и сразу воспринимал иное и отличное: листья «дубов», формой подобные маленьким ладоням с растопыренными пальцами; трещины в стволах «берез», из которых сочилась алая смола; синие цветы, гнездившиеся на вершинах «бамбуков»; рогатые трехглазые мордочки «ящериц». Тут была не Земля, а копия Сайката – точнее, приближение к ней, откуда удалили все клыкастое, когтистое, ядовитое, все опасности девственного мира, оставив только его красоту. Но расслабляться все равно не стоило.