Далекие острова - [54]

— Кто о чем, а моллюск о раковине. Перестаньте, Бад, смущать нашего ученого друга, — беззлобно сказал я, — найдем мы Вам барышню с пышными формами, дочку какого-нибудь вождя.

— Нет, что Вы, — воскликнул Аси, — дочери вождя в лагере не появлялись, только простые островитянки.

— Эх! Жалко, что Вы при встрече со жрецами не присутствовали, — продолжал я гнуть свою линию, — может быть, что-нибудь интересное узнали бы. Вдруг они красивых девушек приносят в жертву, тогда бы лейтенант Бад их всех спас и увез с собой в столицу.

Кто-то рассмеялся, кто-то поддакнул. Я смотрел на морского артиллерийского лейтенанта и корабельного врача. Лейтенант молчал, и казалось, не участвовал в общем разговоре, он с отсутствующим видом, макал печенье в вино и ел. А вот доктор вел себя странно. Его маленькое острое личико оживилось. Он словно хорек хищно ощерился, показав ровные белые зубы. Это было похоже на улыбку, но его глаза оставались серьезными.

— Я бы точно всех спас! — заявил Бад.

— Я бы Вам помог, — улыбнулся корабельный механик. Лейтенант Лас обычно говорил мало, в карты не играл и почти не пил, поэтому его заявление вызвало целую бурю смешков и веселых подначек.

— Что за люди, любые разговоры сведут на баб, — сказал капитан, проходя мимо. Он подошел к роялю, поставил на него бокал с вином, сел на стул, поднял крышку и начал играть.

Это была «песня русалки» из оперы Тука. Капитан играл хорошо и все разговоры сразу смолкли.

— Что это ты весь вечер с корабельного доктора глаз не сводил? — спросил Бад, когда мы стояли на корме и курили.

— Заметил?

— Трудно было не заметить. Такое ощущение, что ты его сожрать хотел.

— Не знаю, — честно признался я, — раздражает он меня, а причину понять не могу.

— Да все они тут, — начал было Бад, но не закончил. Он докурил папиросу и выбросил окурок в воду.

— Все они здесь странные, — закончил Бад, пожелал мне спокойной ночи и пошел спать.

Я почистил зубы, умылся и лег в постель. Сон не шел. От выкуренных сигар и папирос кружилась голова и было сухо во рту. Я встал, выпил воды и выключил верхний свет. Проклятая бессонница. Я лежал в полной темноте. Прямо передо мной на стене должен висеть карабин. Я не мог его видеть, но чувствовал. Оружие имеет свою, ни на что не похожую энергетику. К черту все. Я закрыл глаза и вспомнил войну.

Варды не спешили атаковать. Они подвели два 45-мм орудия и били по нашим окопам прямой наводкой, пока их не накрыла, оставленная нами на мысу, 100-мм пушка. Блиндаж Бада был разбит, и он перебрался поближе ко мне. Позиции, перекопанные артиллерийским огнем, из сплошной линии окопов превратилась в небольшие очаги сопротивления, где в полузасыпанных траншеях сидели по четыре — пять десантников.

Когда варды сообразили, кто уничтожил батарею, они накрыли рыбацкую деревню огнем из крепостных орудий и превратили ее в груду обломков, наша единственная пушка замолчала.

В три часа они пошли в атаку, и мы наконец, сошлись в рукопашную. Вардовский пехотинец вооружен однозарядной винтовкой Ума, она длиннее десантного карабина и снабжена трехгранным штыком, который оставляет ужасные рваные раны. Я задержался в окопе до последнего и вылез только после того, как мимо меня пробежал лейтенант Руг с безумно выпученными глазами.

— В атаку! — кричал он перекошенным ртом и размахивал шпагой.

— Пошли, — выдохнул Бад и мы полезли на бруствер.

Я выстрелил в приближающегося пехотинца из карабина и отбросил его в сторону, патронов больше не было. Передо мной уже схватились те, кто первыми бросились в атаку. Солдат с разбега ударил Руга штыком, попробовал выдернуть винтовку, застрявшую в тощей груди лейтенанта, но не успел. Я застрелил его из револьвера, потом застрелил еще одного. Вокруг творилось, что-то невообразимое. Люди уничтожали друг друга всеми возможными способами, дрались короткими абордажными саблями, били прикладами, кололи штыками. Вардовский офицер выстрелил в меня почти в упор, но промахнулся и тут же сам упал. Оглохший от стрельбы и криков, я скатился в ближайшую воронку и принялся перезаряжать револьвер. Вслед за мной свалился Бад, он держал в каждой руке по десантному корду.

— Как я его, а?!

— Кого? — не понял я.

— Офицерика, который хотел тебя убить.

Бад переломил стволы и засыпал нас горячими гильзами.

Атака захлебнулась. Стрельба смолкла. Пехотинцы подхватили раненых и ушли.

Мы так и остались в воронке. К нам прибились два моринера из чужого взвода.

— Что у тебя с патронами? — спросил Бад.

Вместо ответа я показал пустой подсумок.

— А у вас?

— Есть немного, господин моринер-лейтенант, — ответил пожилой десантник. Ворот его гимнастерки был разорван, на ухе запеклась кровь.

— Мы тут в воронке долго не просидим, — сказал Бад, — надо отползать к окопам.

— Ты, — он ткнул пальцем в одного из десантников, — отходишь вместе с господином лейтенантом, мы прикрываем. Понятно?

— Так точно.

Мы выскочили из воронки и, пригибаясь, побежали к траншее. Бад беспокоился зря, по нам никто не стрелял. Пока не началась новая атака, я разыскал свой карабин, хоть и без патронов, но он мог еще пригодиться.

Меня позвали в командирский блиндаж. Все десантники собрались в центральном укреплении. Больше никто не думал о флангах. Да и некому было думать. Люди сидели на дне окопа, грязные, уставшие, с остановившимся взглядом.