Далекая звезда - [3]
«О чем он говорил?» – спрашивал себя Бибьяно. Очень важно вспомнить, о чем же, писал он в письме, но это ему так и не удалось. Бибьяно терпел, сколько мог, потом поспешно распрощался и ушел. На лестнице, прямо перед выходом, он столкнулся с Вероникой Гармендия. Она спросила, не случилось ли с ним чего. «Что со мной может случиться?» – сказал Бибьяно. «Не знаю, – ответила Вероника, – но ты белый, как бумага». Мне никогда не забыть этих ее слов, писал Бибьяно в письме: белый, как бумага. А еще лицо Вероники Гармендия. Лицо влюбленной женщины.
Как ни печально, но это так: Вероника была влюблена в Руиса-Тагле. А может, и Анхелика тоже. Как-то раз, уже давно, мы с Бибьяно говорили об этом. Я думаю, нас особенно задевало за живое то, что сестры Гармендия не только не были влюблены, но просто не заинтересовались ни одним из нас. Бибьяно нравилась Вероника. Мне нравилась Анхелика. Ни разу ни он, ни я не осмелились сказать хоть слово об этом, но, похоже, наш интерес к девушкам и так был виден всем и каждому. В этом мы нисколько не отличались от остальных завсегдатаев студии мужского пола: в той или иной степени все мы были влюблены в сестер Гармендия. Но они, или, по крайней мере, одна из них, оказались в плену странного очарования поэта-самоучки.
Да, самоучка, но стремящийся научиться всему, решили мы с Бибьяно, когда встретили его у Дьего Сото, уже в другой поэтической студии Университета Консепсьона, этически и эстетически соперничавшей со студией Хуана Штайна, хотя Штайн и Сото были, как это называлось тогда, а возможно, и сейчас, задушевными друзьями. Студия Сото, уж не знаю, по какой причине, располагалась на медицинском факультете, в душной, скудно обставленной комнатенке, только коридорчиком отделенной от анатомического театра, где студенты расчленяли трупы. Естественно, в анатомичке пахло формалином. Иногда запах доносился и до коридорчика. А в иные вечера, поскольку студия Сото собиралась каждую пятницу с восьми до десяти, хотя чаще всего народ расходился за полночь, наша комнатенка тоже пропитывалась запахом формалина, от которого мы безуспешно пытались избавиться, куря сигарету за сигаретой. Завсегдатаи студии Штайна не наведывались в студию Сото и наоборот. Исключение составляли только Бибьяно О'Райян да я, восполнявшие свое хроническое отсутствие на занятиях в университете посещением студий, бенефисов и вообще любых культурных и политических мероприятий, случавшихся в городе. Так что появление в студии у Сото Руиса-Тагле было сюрпризом. Он вел себя приблизительно так же, как в студии Штайна. Внимательно слушал, а его взвешенные и краткие критические замечания высказывались в неизменно любезном и доброжелательном тоне. Свои же произведения он декламировал как-то отстраненно и равнодушно, без малейшего протеста воспринимал любые, даже самые скверные комментарии, как если бы представленные на наш суд стихи вышли не из-под его пера. Это замечали не только мы с Бибьяно: как-то поздним вечером Дьего Сото сказал ему, что он пишет холодно и отстраненно. «Такое впечатление, что это не твои стихи», – сказал он, и Руис-Тагле спокойно согласился. «Я ищу», – ответил он.
В студии на медицинском факультете Руис-Тагле познакомился и подружился с Кармен Вильягран. Кармен была хорошей поэтессой, хотя и не такой хорошей, как сестры Гармендия. (Лучшие поэты и будущие гении собирались в мастерской Хуана Штайна.) А еще он познакомился и подружился с Мартой Посадас по прозвищу Толстушка Посадас, единственной студенткой-медичкой в студии медицинского факультета, очень белокожей, очень толстой и очень грустной девушкой, сочинявшей поэмы в прозе и больше всего на свете мечтавшей (по крайней мере, в то время) стать чем-то вроде Марты Харнекер[5] в литературной критике.
Среди мужчин у него не было друзей. Столкнувшись со мной или с Бибьяно, он вежливо здоровался, не выказывая ни малейшего намека на наше довольно близкое знакомство: мы виделись не менее восьми-девяти часов в неделю – то в студии у Сото, то у Штайна. Похоже, мужчины не интересовали его совершенно. Он жил один в каком-то странном (по мнению Бибьяно) доме, у него совершенно отсутствовал подростковый гонор, свойственный всем остальным поэтам, когда речь заходит об их произведениях, не только дружил с самыми красивыми девушками нашего времени (сестры Гармендия), но и сумел завоевать двух женщин из студии Дьего Сото; одним словом, он стал мишенью для зависти Бибьяно О'Райяна и моей собственной.
Но об этом никто не знал.
Хуан Штайн и Дьего Сото, бывшие для меня и для Бибьяно самыми умными людьми в Консепсьоне, ни о чем не догадывались. Сестры Гармендия тоже. И даже наоборот: дважды в моем присутствии Анхелика принималась превозносить достоинства Руиса-Тагле: серьезный, пунктуальный, обладающий организованным умом, умеющий слушать других. Мы с Бибьяно ненавидели его, но тоже ни о чем не догадывались. Только Толстушка Посадас уловила нечто, затаившееся внутри Руиса-Тагле. Я запомнил тот вечер, когда мы заговорили об этом. После кино мы закатились в ресторан в центре города. У Бибьяно при себе была папка со стихами завсегдатаев студии Штайна и студии Сото, предназначенными для одиннадцатой краткой антологии молодых поэтов из Консепсьона, которых не бралась печатать ни одна газета. Мы с Толстушкой Посадас принялись рыться в бумагах. «Кого ты собираешься включить в антологию?» – спросил я, отлично зная, что и я был в числе избранных (в противном случае моя дружба с Бибьяно могла бы прерваться завтра же). Тебя, ответил Бибьяно, Мартиту (Толстушку), разумеется, Веронику и Анхелику, Кармен, назвал еще двоих поэтов, одного из студии Сото, другого от Штайна, и, наконец, произнес имя Руиса-Тагле. Я помню, как Толстушка на мгновение умолкла, продолжая перебирать бумажки руками (руки у нее были вечно испачканы в чернилах, с грязными ногтями, что удивительно для студентки медицинского факультета, хотя Толстушка всегда говорила о своей будущей профессии так томно и лениво, что ни у кого не оставалось сомнений, что диплома ей не видать), пока не наткнулась на три листочка с поэмами Руиса-Тагле. «Не включай его», – сказала она неожиданно. «Руиса-Тагле?» – переспросил я, не поверив услышанному, поскольку Толстушка была его восторженной почитательницей. Бибьяно же, напротив, не произнес ни слова. Все три поэмы были коротенькими, в каждой не более десяти строф. В одной описывался пейзаж: деревья, грунтовая дорога, домик в стороне от дороги, деревянные изгороди, холмы, облака. По мнению Бибьяно, «очень по-японски», а по-моему, это будто бы вышло из-под пера пережившего сотрясение мозга Хорхе Тейльера.
Чилийского поэта и прозаика Роберто Боланьо (1953–2003) называют одним из первых классиков мировой литературы XXI века. Он прожил всего пятьдесят лет и, хотя начал печататься в сорок, успел опубликовать больше десятка книг и стать лауреатом многих престижных наград, в числе которых очень почетные — премия Ромула Гальегоса, а также испанская «Эрральде». Большая слава пришла к Боланьо после выхода в свет романа «Дикие детективы» (1998). Уже после смерти автора был издан роман «2666» — он получил в 2004-м премию Саламбо как «лучший роман на испанском языке», был признан Книгой года в Португалии, а газета The New York Times включила его в список 10 главных книг 2008 года.Роман «Третий рейх» — одна из тех книг Боланьо, что увидели свет после смерти автора, хотя относится он к числу ранних его произведений.
Чилийский поэт и прозаик Роберто Боланьо (1953–2003) прожил всего пятьдесят лет и, хотя начал печататься в сорок, успел опубликовать больше десятка книг и стать лауреатом множества наград, в числе которых очень почетные: испанская «Эрральде» и венесуэльская — имени Ромула Гальегоса, прозванная «латиноамериканским Нобелем». Большая слава пришла к Боланьо после выхода в свет «Диких детективов» (1998), а изданный после его смерти роман «2666» получил премию Саламбо в номинации «Лучший роман на испанском языке», был признан Книгой года в Португалии, а газета The New York Times включила его в десятку главных книг 2008 года.
Чилийский поэт и прозаик Роберто Боланьо (1953–2003) прожил всего пятьдесят лет и, хотя начал печататься в сорок, успел опубликовать больше десятка книг и стать лауреатом множества наград, в числе которых очень почетные: испанская «Эрральде» и венесуэльская – имени Ромула Гальегоса, прозванная «латиноамериканским Нобелем». Большая слава пришла к Боланьо после выхода в свет «Диких детективов» (1998), a изданный после его смерти роман «2666» получил премию Саламбо в номинации «Лучший роман на испанском языке», был признан Книгой года в Португалии, а газета The New York Times включила его в десятку главных книг 2008 года.
Чилийский поэт и прозаик Роберто Боланьо (1953–2003) прожил всего пятьдесят лет и, хотя начал печататься в сорок, успел опубликовать больше десятка книг и стать лауреатом множества наград, в числе которых очень почетные: испанская «Эрральде» и венесуэльская – имени Ромула Гальегоса, прозванная «латиноамериканским Нобелем». Большая слава пришла к Боланьо после выхода в свет «Диких детективов» (1998), a изданный после его смерти роман «2666» получил премию Саламбо в номинации «Лучший роман на испанском языке», был признан Книгой года в Португалии, а газета The New York Times включила его в десятку главных книг 2008 года.
Рассказы, вошедшие в сборник «Шлюхи-убийцы» (2001), Боланьо написал, как и большую часть своей прозы, в эмиграции, уехав из Чили после переворота 1973 года сначала в Мексику, а затем в Испанию. Действие происходит в разных городах и странах, где побывал писатель-изгнанник. Сюжеты самые неожиданные – от ностальгических переживаний киллера до африканской магии в футболе или подлинных эпизодов из жизни автора, чей неповторимый мастерский почерк принес ему мировую известность.
Чилийский поэт и прозаик Роберто Боланьо (1953–2003) прожил всего пятьдесят лет и, хотя начал печататься в сорок, успел опубликовать больше десятка книг и стать лауреатом множества наград, в числе которых очень почетные: испанская «Эрральде» и венесуэльская – имени Ромула Гальегоса, прозванная «латиноамериканским Нобелем». Большая слава пришла к Боланьо после выхода в свет «Диких детективов» (1998), a изданный после его смерти роман «2666» получил премию Саламбо в номинации «Лучший роман на испанском языке», был признан Книгой года в Португалии, а газета The New York Times включила его в десятку главных книг 2008 года.
«Человек на балконе» — первая книга казахстанского блогера Ержана Рашева. В ней он рассказывает о своем возвращении на родину после учебы и работы за границей, о безрассудной молодости, о встрече с супругой Джулианой, которой и посвящена книга. Каждый воспримет ее по-разному — кто-то узнает в герое Ержана Рашева себя, кто-то откроет другой Алматы и его жителей. Но главное, что эта книга — о нас, о нашей жизни, об ошибках, которые совершает каждый и о том, как не относиться к ним слишком серьезно.
Петер Хениш (р. 1943) — австрийский писатель, историк и психолог, один из создателей литературного журнала «Веспеннест» (1969). С 1975 г. основатель, певец и автор текстов нескольких музыкальных групп. Автор полутора десятков книг, на русском языке издается впервые.Роман «Маленькая фигурка моего отца» (1975), в основе которого подлинная история отца писателя, знаменитого фоторепортера Третьего рейха, — книга о том, что мы выбираем и чего не можем выбирать, об искусстве и ремесле, о судьбе художника и маленького человека в водовороте истории XX века.
15 января 1979 года младший проходчик Львовской железной дороги Иван Недбайло осматривал пути на участке Чоп-Западная граница СССР. Не доходя до столба с цифрой 28, проходчик обнаружил на рельсах труп собаки и не замедленно вызвал милицию. Судебно-медицинская экспертиза установила, что собака умерла свой смертью, так как знаков насилия на ее теле обнаружено не было.
Восточная Анатолия. Место, где свято чтут традиции предков. Здесь произошло страшное – над Мерьем было совершено насилие. И что еще ужаснее – по местным законам чести девушка должна совершить самоубийство, чтобы смыть позор с семьи. Ей всего пятнадцать лет, и она хочет жить. «Бог рождает женщинами только тех, кого хочет покарать», – думает Мерьем. Ее дядя поручает своему сыну Джемалю отвезти Мерьем подальше от дома, в Стамбул, и там убить. В этой истории каждый герой столкнется с мучительным выбором: следовать традициям или здравому смыслу, покориться судьбе или до конца бороться за свое счастье.
Взглянуть на жизнь человека «нечеловеческими» глазами… Узнать, что такое «человек», и действительно ли человеческий социум идет в нужном направлении… Думаете трудно? Нет! Ведь наша жизнь — игра! Игра с юмором, иронией и безграничным интересом ко всему новому!