Дафна - [37]

Итак, размышлял Симингтон, то и дело возвращаясь в мыслях к одному и тому же, словно описывал круги, выхода из этого тупика нет — он заперт вместе с оставшимися у него рукописями в созданной им самим темнице, окруженный бумажными призраками и тенями, таящимися в углах его кабинета.

Глава 9

Хэмпстед, февраль

До недавнего времени я не представляла себе, какое колоссальное количество исписанной бумаги хранится в архивах и библиотеках страны. Большая часть ее остается невостребованной долгие годы — многие миллионы листов, некоторые из них пронумерованы, другие — нет, сложены в коробки, но не каталогизированы, заброшены, как древние пожелтевшие кости в недрах городских катакомб.

Полагаю, мне давно следовало бы знать это как дочери библиотекарей: ведь одно из немногих воспоминаний, которые сохранились у меня об отце, — это как я прихожу к нему на работу в читальный зал Британского музея и он показывает мне то, что, очевидно, было картотекой. Я никогда не видела такого неисчислимого количества бумаги, и все-таки для меня осталось загадкой, что такое картотека. Помню только, как отец сказал: «Посмотри, вот карточки на букву „А“». Потом он написал для меня на листочке алфавит: «А» — абрикос и так далее, но я ничего не поняла; буква «А» не была похожа на абрикос, скорее на одну из стремянок в читальном зале, по которой взбирался папа, чтобы добраться до верхних полок. Когда я пыталась последовать за ним, он сказал: «Ты слишком мала, чтобы лазать по лестнице», — и это как-то отложилось в моей памяти, именно стремянка, а не абрикос. Он умер, по-видимому, вскоре после этого, и алфавиту меня учила мама: просто читала мне каждый вечер, а я, сидя рядом, рассматривала картинки. И вот настал день, когда слова и изображения стали сливаться в одно целое: мама показала мне картинку с Питером Пэном, а затем обратила мое внимание на его имя на странице, и я смогла прочитать его. Я поняла, что мальчик, изображенный на картинке, летал, и чувство, испытанное мною, было сродни полету, и под ложечкой у меня сладко заныло.

Я думала, когда засыпала прошлой ночью, о своих родителях — как бы они отнеслись к тому, что я лазаю по этим катакомбам, выискивая документы, относящиеся к почти полностью забытому мистеру Дж. А. Симингтону. Подобные разыскания были бы вполне естественными для них, но мне по-прежнему удивительно обнаружить, что существуют тысячи страниц, прошедших через руки мистера Симингтона, стоит только начать искать, а я как раз и занималась этим, пытаясь обнаружить их слабый след в библиотечных каталогах и архивах. Я отправляла десятки мейлов многочисленным библиотекарям, звонила некоторым из них, всячески им докучала, и все они охотно высказывали предположения о возможном местонахождении писем Симингтона. Часть его бумаг, по-видимому, осела в Рутгерсовском университете штата Нью-Джерси, но, насколько я могу судить, эти приобретения были сделаны еще в конце 1940-х годов, несомненно, до того, как началась его переписка с Дафной Дюморье. И вот пару дней назад я открыла еще один запрятанный в дальнем уголке муниципального архива Западного Йоркшира тайник с бумагами Симингтона, подаренными его вдовой вскоре после смерти мужа. Подробный каталог этого дара отсутствует, если не считать упоминания о входящей в его состав коллекции клише (более 3000 штук), огромном количестве, по-видимому, случайных газет и журналов 1920-х и 1930-х годов и о «разнообразной корреспонденции», как, не мудрствуя лукаво, назвали эту часть архива Симингтона. Было очевидно: мне необходимо садиться на поезд, отправляться в Йоркшир и рыться в архиве самой.

Казалось невероятным, что никто, кроме меня, не вспомнил о коллекции Симингтона и не пожелал с ней ознакомиться. Но все это, по существу, ничего не значило: я словно отправлялась в путешествие, когда вышла из дома в то утро одновременно с Полом. Я испытывала радость оттого, что у меня есть цель, что не только он едет на работу, когда мы ступили на эскалатор станции метро «Хэмпстед» и начали спускаться под землю. В метро уже было полно народу, в вагоне Северной линии меня притиснули вплотную к нему, и Пол взял меня за руку, а затем слегка коснулся губами моих губ, когда я выходила на «Кингз-Кросс» раньше его.

— Удачи! — шепнул он в мое ухо и улыбнулся.

Пол не стал бы улыбаться, если бы я призналась ему, что разыскиваю письма Дафны Дюморье, но я не углублялась в детали, сказав лишь, что собираюсь провести день в архиве Западного Йоркшира и у меня есть предчувствие, что удастся найти что-нибудь ценное для моих изысканий по диссертации.

— Очень романтично, — сказал он, — и надеюсь, это будет по-настоящему романтично, если тебе посчастливится найти интересный материал, касающийся семейства Бронте…

Но я-то знала: на том, что я ищу в архивах, будет стоять имя Дафны Дюморье.

Однако коллекция Симингтона не имела толкового указателя, так что было трудно решить, с чего начать. Отсутствовали какие-либо документы, объяснения относительно клише, и было непонятно, почему они включены в коллекцию, но вот они лежат передо мной в упаковочном ящике вместе с кипой старых периодических изданий — «Пикчер пост», «Радио таймс», журналов, о которых я никогда не слышала, вроде «Джона Булля». Значительная часть коллекции обернута в коричневую бумагу и перевязана бечевкой, все покрылось пылью, выцвело и буквально рассыпалось — похоже, никто не дотрагивался до архива с самой смерти Симингтона, словно никого не заинтересовало, что же там внутри. Больше всего меня огорчало, что не хватает времени просмотреть всю корреспонденцию Симингтона — там были многие сотни страниц, а путешествие уже заняло большую часть утра: сначала поезд до Лидса, затем неторопливый автобус, доставивший меня на северную окраину города, и еще пятнадцатиминутная пешая прогулка до казенного здания из красного кирпича, где располагался местный архив. Внутри я обнаружила лишь одного исследователя помимо меня — пожилого человека, изучающего семейную генеалогию, о чем я догадалась из его вопросов шепотом, обращенных к одинокому архивисту. Лица их казались торжественными в свете флюоресцентных ламп, голоса звучали негромко, как будто они находились в церкви, а не в лишенном окон помещении, где, казалось, никогда не проветривали со времен постройки этого здания в 1950-х годах. Я не имела ни малейшего понятия, почему вдова Симингтона решила хранить его переписку в этом месте, хотя было ясно, что в Йоркшире она, возможно, принесла бы больше пользы, чем та часть рукописей и редких книг из коллекции Симингтона, которая была продана в университетскую библиотеку штата Нью-Джерси еще при его жизни.