Дафна - [106]

А потом я попробовала читать биографию Николла, но, честно говоря, она довольно скучная. Да, он знал немало интересных людей — Барри, Джорджа Дюморье, Роберта Льюиса Стивенсона, основал успешный еженедельник «Бритиш уикли», написал целую серию книг под названием «Литературные анекдоты девятнадцатого века» совместно не с кем иным, как с Т. Дж. Уайзом, тогда еще видным библиофилом, не покрытым позором за свои фальсификации и кражи. Выяснилось, что во второй том, появившийся в 1895 году, была включена сказка, по слухам написанная Шарлоттой Бронте в четырнадцатилетием возрасте, рукопись которой входила в коллекцию Уайза. Я обнаружила также историю путешествия Николла в Ирландию со своим другом Уайзом. Целью поездки были поиски рукописей и других относящихся к Бронте реликвий, увезенных туда овдовевшим мужем Шарлотты. Я поняла наконец, почему мой отец интересовался Николлом, но при этом мне стало ясно, почему так мало людей разделяло с ним этот интерес. Пожалуй, было бы больше смысла написать биографию Уайза, жившего на Хит-драйв, недалеко от Робертсона Николла, буквально за углом, тем более что работа отца в Британском музее, по-видимому, давала ему доступ к некоторым подробностям скандальных фальсификаций и краж Уайза. Впрочем, чужие страсти и навязчивые идеи, наверно, и должны казаться непостижимыми.

Я откопала также переплетенные в кожу записные книжки отца и попыталась расшифровать их содержание, поскольку знала теперь, что он изучал деятельность Николла. Там оказалась только что обнаруженная мною цитата из романа Дж. М. Барри, которую отец воспроизвел на первой странице одной из записных книжек профессионально аккуратным, каллиграфическим почерком: «Жизнь каждого человека — это дневник, в который он намеревается записать одну историю, а пишет другую, и самый унизительный час в его жизни — когда он сравнивает фактический объем сделанного с тем, что он давал обет сделать». Помимо этих строчек я сумела распознать еще несколько имен в других записных книжках — Дж. М. Барри, Клемент Шортер, Т. Дж. Уайз — и несколько случайных адресов, таких как Хит-драйв и Лавровая Сторожка, но в основном записи по-прежнему нечитаемы: похоже, отец пользовался какой-то стенографией собственного изобретения, а может быть, и нет — я просто не могу разобрать мельчайшие торопливые росчерки его пера. Пытаясь расшифровать папины иероглифы с помощью лупы, можно и с ума сойти, но я не собираюсь этого делать. Мне достались записные книжки отца, и мне этого довольно. Однако, как ни странно, сегодня я купила черную записную книжку, почти точную копию отцовских, и написала свое имя на внутренней стороне обложки, а когда начала заполнять пустые страницы, подумала, что мой собственный почерк будет вполне разборчивым.

И еще в одном записные книжки отца сослужили мне добрую службу. Я только что смотрела на них, прежде чем убрать в ящик письменного стола, и, сама не знаю почему, мельком взглянула в окно, на крыши домов и на небо, такое высокое и ясное сегодня вечером, и подумала о том дне в Фоуи, когда мы стояли с мамой на утесе у замка Святой Катерины, и тут мне наконец вспомнилось, что я тогда от нее услышала, — само пришло в голову, без всяких усилий.

Я держала руку матери, и она сказала:

— Не подходи близко к краю.

Но мне хотелось видеть волны, разбивающиеся о скалы внизу. Мы стояли там вместе, рука в руке, и мама добавила:

— Не смотри вниз, дорогая. Смотри на море — оно простирается до самого неба. Смотри, как далеко ты видишь, Джейн… До самого края вечности.

Глава 40

Менабилли, апрель 1960

Ранним утром Дафну разбудил телефонный звонок. Сначала она даже не поняла, в чем дело, решив, что это на Кэннис-Рок за мысом звонит колокол, который во время волнения на море предупреждает тех, кто в лодках, чтобы они держались подальше от мелей и рифов. Она пыталась понять, что происходит, выплыть на поверхность, прорвав завесу сна, но вдруг осознала: звонит телефон, который она держала в своей спальне для экстренных случаев.

— Алло, — сказала она, голос ее был хриплым и сонным.

— Дафна, — послышался в трубке женский голос, — извини, что разбудила, но у меня очень плохие новости.

Говорившая сделала паузу, словно пыталась подавить рыдание, и на какой-то ужасный миг Дафне показалось, это звонит Снежная Королева сообщить ей, что Томми застрелился в Лондоне, — он уже несколько дней был там.

— Я Маргарет, — представилась женщина, и только тогда Дафна узнала голос жены Питера. Какого черта ей нужно в полседьмого утра? — Я должна была позвонить тебе, прежде чем ты увидишь газеты. Не хочу, чтобы ты узнала это, прочитав их: Питер вчера покончил с собой, и все утренние газеты напишут об этом — здесь уже полно репортеров.

— Невозможно, — сказала Дафна. — Просто не могу поверить…

— Увы, это случилось. Он бросился под поезд метро на станции «Слоун-Сквер» вчера вечером. Я сейчас не могу говорить, Дафна, и буду тебе очень признательна, если ты известишь своих сестер до того, как они прочитают отвратительные заголовки в газетах.

— Конечно. Но, Маргарет, это так ужасно! Может быть, я могу сделать что-то еще? Пожалуйста, скажи, чем я могла бы помочь?