Да поможет человек - [26]

— Правдива ты, — сказал Василий Тимофеевич, выслушав ее. — Велик твой грех, но господь не оставит тебя. Ах, — всплеснул он ручками, — посылал же тебе бог брата Михаила, поженились бы и обрели любовь! Замолил брат Михаил свой грех, простил его господь. И тебя простит. Много, Ксюша, в миру соблазнов, ах как много, и соблазнителей много, а устоять надо. Человек слаб, доверчив, а дьявол хитер, изворотлив. Бороться с ним надо! Ни одной души не отпустил от себя. А уж за тебя, Ксюша, как не бороться: ведь душа твоя чиста была, беспорочна! Нет, тебя не отдадим мы ни дьяволу, ни миру — никому, Ксюша.

Брат Федор принес самовар, вынул из буфета чашки, поставил на стол вазочку с вареньем, высыпал из кулька на тарелку пряники и молча сел в углу. Василий Тимофеевич налил себе и Ксении чаю. Она выпила, но ни к варенью, ни к пряникам не притронулась.

— А я люблю пряники, — сказал Василий Тимофеевич. — Сейчас не хочешь — на обратный путь отсыплю: пожуешь.

— Коварен антихрист, — вдруг сказал из своего угла горбун; он смотрел прямо перед собой, длинные руки висели между коленями, — над святой книгой измывался.

Голос у горбуна был неприятный, скрипучий, холодящий сердце. Ксения испуганно взглянула на Василия Тимофеевича, придвинулась к нему.

— Коварен антихрист, — повторил брат Федор. — По Матвею и Марку, говорит, Христос был окрещен Иоанном Крестителем, а по Луке выходит, что Иоанн в тюрьме находился, и без него Христос крестился. Как же, дескать, так? Задавал он тебе такой вопрос? — Горбун обернулся к Ксении, будто пронзил ее глазами.

— Нет, — ответила она, чувствуя, как снова страх замораживает ее, — нет, не говорил он этого.

— Не успел, значит. А хотел, знаю. Что господь в первый день сотворил свет, а солнце создал на четвертый день, — говорил?

— Говорил, — едва дыша, ответила Ксения.

— А! — вскрикнул горбун и взмахнул длинными своими руками. — А ты? Ты молчала? Не знала, ответить что? А говорил, как это кит мог проглотить Иону; глотка мала у кита? Говорил?

— Нет.

— Врешь. Не меня, господа обманываешь, а он ведь псе знает.

— Не говорил, не вру я.

— Значит, не успел. Помешало что-то. Но найдутся другие, которые спросят… А говорил: почему господь призывает к любви, а в одном месте святого писания якобы требует возненавидеть и отца, и мать, и детей? Говорил?

— Говорил, — ответила Ксения, с ужасом подумав, что все известно богу и его проповедникам.

— И ты молчала? Так-то ты постигала мудрость святого слова! Так-то слушала проповеди святого брата Василия! Не нужен тебе господь. Не нужен. Врешь, дьявола ищешь, не бога! Иди от нас… Не хотим тебя…

— Не гневайся на нее, брат, — сказал Василий Тимофеевич и погладил Ксению по голове. — Знаю, праведность твоя возмущается при виде греха. Но много прощал ты людям, прости и ей. Мудро святое слово — многое она не постигла еще в свои годы. Придет время, и не искусит ее ни один обольститель глупыми речами. Прости ее, брат.

— Кроток ты, милосерден, — ответил горбун, смиренно наклонив голову. — Блаженны имеющие такого пастыря. Нет у меня к ней зла. Мне ли ее прощать, если ты простил.

— Ах, Ксюша, — сказал Василий Тимофеевич, ласково заглядывая в ее глаза, — молода ты, неопытна, доверчива — долго ли попасть тебе в паутину? Они, антихристы, хитры, говорю. Ищут в книге святой противоречия — и находят якобы, и радуются, и кричат, что ложно святое писание. А нет ведь никакого противоречия в слове божием. Сказано — «не любите мир». И значит, не люби, возненавидь даже отца, мать, если отвергли они имя божие.

— Вижу, вижу, — зловещим шепотом неожиданно сказал брат Федор. Он запрокинул голову, глядел куда-то в потолок. — Вижу, какая судьба ожидает тебя, раба божия.

Ксения охнула, прижалась к Василию Тимофеевичу. Он обнял ее, прошептал с застывшим лицом:

— Слушай, слушай, брат Федор редко пророчествует.

— Не сразу дьявол оставит тебя, — скрипуче шептал горбун, — долго ты будешь мучиться. Вижу человека, которого бог посылает тебе в мужья. Сердце твое еще закрыто для него — вижу. Господь соединяет вас, ибо господь лучше знает, где твое счастье. Ты не поняла милость господню, думала, жертву принесла, а угодила сама себе! Вижу радость в твоих глазах, смотрящих на мужа. Вижу: нет счастливее брака на земле.

Ксения плохо понимала, о чем вещает брат Федор, она дрожала, прижимаясь к Василию Тимофеевичу, и он ободряюще гладил ее по голове. Горбун замолчал, устало опустил голову. Василий Тимофеевич сказал благоговейно:

— И мне видение было, и мне была предсказана твоя судьба. Снова подтвердил господь свою волю через брата Федора. Удивительна забота господня о тебе, сестра.

Он помолчал, отхлебнул чай.

— Давай помолимся, Ксюша, возблагодарим господа за его милосердие, — сказал Василий Тимофеевич и сполз с дивана.

Ксения опустилась рядом с ним. Перед нею, глухо стукнувшись коленями об пол, упал горбун. Рубашка на его спине еще больше вздулась, словно от ветра. Ксения прикрыла глаза, зашептала молитву. И вдруг в ужасе отпрянула в сторону: кто-то почти над ее ухом хлопнул в ладоши.

— Что ж ты так испугалась, сестра? — улыбаясь, спросил Василий Тимофеевич. — Это брат Федор моль убил. Развелось моли большое количество.