...Да не судимы будете - [107]

12— 14 января заседали, вопросов много, а беспорядка и нераз­берихи еще больше.

Был установлен никому не нужный и ничего не дающий, кроме формализма, порядок, что все члены, кандидаты в члены Црезидиума ЦК и секретари обязаны высказывать свое мнение по любому вопросу. Это была ложная демократия и настоящая говорильня. Более того, считалось, чем длиннее речь, тем активнее человек принимает участие в обсуждаемом вопросеа^ В противном случае подавалась реплика: «Ну что ж, он сказал несколько слов». Главное было больше говорить, а не глубина знаний или содержание сказанного. Очень пространные речи, произносили Брежнев и в особенности Косыгин.

На этом заседании обговаривались вопросы: о совещании коммунистических, рабочих и социалистических партий; о заня­тых позициях Китаем и Албанией в международном коммуни­стическом движении. О положении на Кипре, в Турции и Гре­ции. О положении во Вьетнаме. Остро обсуждался вопрос

о направлении работы средств массовой информации. По этому вопросу больше всего выступал Брежнев. Он так «убедительно» говорил, что иногда было похоже даже на правду. Он говорил, что если нам и придется показьюать руководство, то надо показывать коллективный разум, а не восхваление культа одной личности. Были, как казалось тогда, выработаны хорошие, принципиальные положения. Но, как показала впоследствии жизнь, это были только благие намерения, и если на первых порах что-то изменилось, то спустя некоторое время шумиха, трескотня, восхваление успехов стали вроде бы нормой, даже начали находить всему оправдания. А восхваления культа руко­водителя было раздуто до неимоверных размеров, и это тоже начало «признаваться» нормой — хотя все это не так давно нами же подвергалось жесткой критике.

На этом Президиуме решался вопрос о созьгее в феврале Пленума ЦК КПСС по вопросам сельского хозяйства. Было принято решение, что за достигнутые успехи надо наградить свекловодов страны.

2 марта в ЦК КПУ принял Янгеля М. К. Это замечатель­ный человек, большая умница, чрезвычайно работоспособный, инициативный и смелый, принципиальный, бескопромиссный. Многие этого не прощали, и ему трудно было работать. Он лишен отвратительных качеств — лести, подхалимства, заиски­вания. Поэтому его разумные, прямые высказывания и предло­жения часто не воспринимались, а подчас даже глушились. Я всесторонне его поддерживал. Он это чувствовал и многое мне рассказывал и раскрывал всю подноготную игры. На самом деле в ряде вопросов создавалась тревожная обстановка и дале­ко не блестящие дела с оснащением армии ракетами, здесь шла непонятная возня, междуусобная борьба.

По этому важному вопросу я решил проинформировать и откровенно все высказать Брежневу и попросил у него помо­щи в производстве ракет Янгеля, в особенности ракеты Е-67. Помощи, конечно, не получил, а неприятности имел: «Что вы этими вопросами занимаетесь? Нам все известно!» После такого ответа особой инициативы не проявишь.

; 6—10 марта был в ГДР на Лейпцигской ярмарке — была встреча с членами Политбюро СЕПГ и лично с Ульбрихтом. Он не очень лестно отзывался о Брежневе, считая его довольно

«легким» человеком, выскочкой с определенными склонностя­ми к артистичности и саморекламе. Впоследствии его высказы­вания отразятся на нем же. Брежнев это «вспомнит». Разговоры с немцами были интересны, но они на нас смотрят несколько свысока. Мы на ярмарке были представлены бедно, нам надо очень много работать над вопросами конструкций, качества и эстетики нашей продукции, культуры оформления. Одним словом, есть над чем задуматься, а главное недопустимо кичить­ся и самоуспокаиваться, что .у нас все хорошо и самое лучшее.

После приезда проинформировал обо всем виденном и слы­шанном Брежнева и Подгорного; кое-что им не понравилось, но скрыть я не мог и неправдивую информацию давать тоже не мог. Хотя я сам себя не один раз укорял за откровенность и прямоту высказывания. Но лучше пережить временные не­приятности и быть честным и правдивым перед самим собой и своим народом, чем всю жизнь льстивым и пресмыкающимся. Жить честному и правдивому всегда было нелегко, тем более в наше время.

20 апреля позвонил мне В. П. Мжаванадзе, он интересовал­ся вопросами состояния дел в Москве — имелось в виду, как себя чувствует Брежнев и не нужно ли ему оказать какую-либо дополнительную поддержку. О делах в Москве я его подробно проинформировал.

Продолжается идеологическая перепалка с Китаем. Это тре­бует всемерного повышения бдительности и усилия уровня орга­низационной и политической работы в партии. «Надо всемерно повышать бдительность, но не допускать того, чтобы ее превра­тили в подозрительность. Развертывая внутрипартийную демо-, кратию, одновременно надо в партийных рядах наводить поря­док, укреплять дисциплину, вести решительную борьбу с дема­гогами, неустойчивыми элементами, давать всем подобным нез-. доровым явлениям решительный отпор». Эти мысли мной неод­нократно высказывались на заседаниях Президиума ЦК КПСС, Пленумах ЦК и в беседах с Брежневым. Он мои высказывания воспринимал нервозно, ревностно, почему, трудно было тогда понять. Ведь все высказывания носили характер совета и отра­жали истинное положение дел. В моем дневнике появилась тогда запись: «Во внешней дисциплинированности больше по­казного, чем внутреннего содержания. Часто прорывается по­казная, ненужная сторона дела, а отсюда и показное желание,, По характеру трусливый, злобный, мстительный, человек свои­ми действиями пытается подорвать авторитет товарищей, с ко­торыми он работает». Эти мысли меня постоянно мучили тревожили, я их в осторожной форме высказал Н. В. Подгорно-