Да, был - [26]

Ему предложили сесть, угостили сигаретой. Беседовали ласково и предупредительно. Уговаривали подписать заявление о добровольном вступлении в ряды «национального легиона», которому предоставлялась честь, действуя плечом к плечу с армией фюрера, «освободить» прекрасную Грузию.

— «Легионеры» в Тбилиси? Этому не бывать! Выродки нации, презренные отщепенцы, сыновья меньшевистско-белогвардейских эмигрантов, грузины лишь по фамилии, если и попадут в Тбилиси, то только для ответа перед судом народа за измену Родине, — приблизительно так сказал Иберидзе, рассчитывая положить конец позорной комедии вербовки.

— Смотри, — пригрозил один из «легионеров», — через месяц мы будем в Грузии, в Тбилиси, тогда что? Иберидзе умильно взглянул на него: — Батоно, очень прошу, как только встретишь первого дигомского ишака, поцелуй его под хвост.

Не успел Иберидзе добавить еще кое-что, как «легионер» бросился на него и кулаком ударил по лицу. Шота схватил обидчика за горло. В руках «легионера» блеснул пистолет…

. …По распоряжению Кирмфельда двое охранников привели Иберидзе в лазарет, втолкнули в комнату, в которой, кроме кресла и больших часов на стене, ничего не было.

Следом вошел доктор Граббе. Под его руководством охранники усадили пленного в кресло, затянули ремни. Доктор нажал кнопку, вмонтированную в стене, под часами, и неожиданно на темя Иберидзе упала капля воды. Она запуталась в шапке густых волос и медленно расползлась по коже. Шота стало приятно. Вторая капля усилила ощущение освежающей прохлады. Когда на голову упала сотая, доктор Граббе выстриг у Шота прядь волос как раз на том месте, куда падали ^капли, постоял возле жертвы и вышел из камеры пыток.

Через полчаса Шота нестерпимо захотелось изменить положение, подставить другой кусочек темени под капли.

Через час дикая, тупая боль сковала его тело. Появился доктор. Он пощупал пульс, выслушал сердце, пальцем надавил на темя, спросил:

— Болит? — и не получив ответа, ушел.

На восьмом часу экзекуции, после сигнала «отбой», два дюжих эсэсовца освободили Иберидзе от ремней и пут. Он попытался встать на ноги, но от сильного головокружения рухнул на пол. Его выволокли в коридор и втащили в маленькую камеру-одиночку.

Постепенно холод цементного пола умерил боль в теле. Шота даже приподнял голову, подложил под нее руки и незаметно для себя уснул…

…Едва смолк сигнал «аппель», Иберидзе разбудили, и вот… второй день пыток…

Взвизгнув, распахнулась дверь. Послышались взволнованные голоса. Падение капель прекратилось. Кто-то торопливо распустил ремни на руках и ногах. С головы сняли обручи. Сильные руки ухватили Иберидзе, встряхнули и поставили на ноги.

Грозный окрик и грубый толчок под ребра окончательно привели в чувство великана. Он мутными глазами посмотрел на своих палачей, машинально шагнул к двери, переступил порог и, пошатываясь, побрел по коридору.

На дворе сверкало солнце. Иберидзе остановился, глубоко вздохнул. Один из охранников крикнул: «Шнель! Шнель!»

Неслись звуки музыки. Оркестр играл «Танго смерти». Конец пытке. Его ведут на казнь… точно… знакомая зловещая картина: серые ряды военнопленных, в центре — оркестр, чуть левее — догола раздетые приговоренные к смерти. Среди них недостает его, Иберидзе…

Сердце сжалось больно, больно. Что ж, он грузин, он боец, и умрет, как полагается умереть мужчине. Только бы успеть плюнуть в лицо палачу или хотя бы одного фрица оглушить кулаком.

Сильный удар в бок и окрик: «Шнель, руски швинь, шнель!» — вывели его из оцепенения. Подчиняясь указанию охранника, Иберидзе дошел до шеренги голых, по команде «Хальт!» остановился в двух шагах от Блаш-ке, вытянулся и четко доложил:

— Военнопленный Иберидзе Шота прибыл…

— Грузин? — строго спросил Блашке.

— Так точно, грузин, — гордо, громко ответил великан.

Вскинув голову, Блашке перехватил взгляд Иберидзе и сказал по-русски:

— Ты знаешь, кто разговаривает с тобой?

Иберидзе улыбнулся уголками губ. Еще бы! Умение различать «фюреров» ежедневно палками вколачивалось в головы военнопленных.

— Так точно, знаю, — произнес Шота. — Вы господин группенфюрер эсэс

— Слушай, грузин, — продолжал Блашке, — тебе грозит медленная смерть. Но я могу спасти. Все зависит от тебя. Презренный иудей, — Блашке, не оборачиваясь, наотмашь полоснул стеком Вальца, — уверяет меня в том, что он грузин. Поговори с ним по-грузински…

Блашке отошел чуть в сторону, и Вальц оказался лицом к лицу с Иберидзе. Два советских человека, обреченных на смерть, стояли друг перед другом. На них смотрели тысячи пар глаз товарищей по несчастью и глаза палачей, с нетерпением ожидающих развязки.

Иберидзе оторопел. Так вот зачем его сняли с кресла пыток! Не смерть, а жизнь, жизнь с надеждой рано или поздно увидеть родную Грузию ожидает его. Но… густые черные брови сошлись у переносицы. Выполнить приказ, заговорить по-грузински, разоблачить обман брата по оружию, товарища по несчастью, советского человека и этим купить спасение?! Шота не предатель! Но как же быть? Ведь Вальц — еврей и по-грузински не понимает…

— Ну-у! — грозно протянул Блашке. — Грузин, я жду…

Вальц еле держался на ногах. Назвавшись грузином, он был уверен в том, что в лагере нет грузин и никто не сможет изобличить его во лжи. Но перед ним Иберидзе, с которым на прошлой неделе ему привелось крупно повздорить. Буквально сию минуту Иберидзе заговорит…