Да, был - [20]

Прильнув к глазку камеры, Граббе лично включал приборы, откачивающие воздух из нее, и старался не пропустить ни малейшего изменения в поведении подопытного, который в конце концов, не выдержав пыток-разбивал голову о стены стальной тюрьмы и падал с лопнувшими легкими.

Комендант шталага Б-IV майор Кирмфельд с пренебрежением смотрел на опыты «ученой сосиски», как он заочно называл Граббе, но безоговорочно передавал ему всех, кого тот требовал.

У Кирмфельда были дела поважнее. Почему-то именно из числа узников шталага Б-IV чаще всего требовали подобрать орудийные расчеты для зенитной артиллерии местной противовоздушной обороны, наседали с заявками на квалифицированных рабочих-металлургов. А в лагере, если верить заявлениям пленных, были только пехотинцы, которые до призыва в армию или крестьянствовали, или работали землекопами.

Комендант ненавидел и свою работу, так как считал себя обойденным по службе, и пленных — лентяев, тунеядцев, предпочитающих гнить на работах по осушке болот, нежели идти в артиллерию или к станкам на современный завод.

Единственное, что мирило его с должностью, — это музыка и пение… Он любил и то и другое и завел в шталаге Б-IV симфонический оркестр и хор. В любой момент оркестр был готов услаждать слух «меломана», а хор… Пел не только хор. В шталаге Б-IV под ударами дубинок охранников пели все военнопленные, пели и при выходе на работы, и при возвращении.

…Когда Русина и Старко ввели в кабинет Кирмфельда, он беседовал с доктором Граббе. Тот требовал десять человек для очередных опытов. Кирмфельд протянул ему карточки вновь прибывших.

— Годятся?

Граббе снизу вверх посмотрел на пленных, отрицательно мотнул головой:

— Нет… очень громоздки… ни в ванну, ни в камеру. Мне нужны люди помельче…

— Тогда обоих в блок, на общие работы, — распорядился Кирмфельд.

СОВЕЩАНИЕ «ГОСУДАРСТВЕННОЙ» ВАЖНОСТИ…

Совещание проходило в «малом» кабинете. Гиммлер сидел за столом. Перед ним на стульях, расставленных полумесяцем, расположились: доктор Рашер, близкий друг Гиммлера, — он, не спуская глаз с докладчика, иронически улыбался и изредка утвердительно кивал головой, — рядом с ним в почтительной позе, держа руки на портфеле, лежащем на коленях, застыл подполковник СС, оберштурмбаннфюрер Вольфрам Зиверс. Около него, непринужденно заложив пальцы, за борт мундира, поблескивая стеклами больших очков, тихо покашливал Хирт, — доктор Хирт, исследователь, гауптштурмфюрер СС, он же директор отдела военно-исследовательского института специального назначения в управлении по вопросам наследственности.

На краешке третьего стула сидел Зепп Блашке, тридцатилетний группенфюрер СС. Плотно облегавшее тело галифе и мундир, широкая портупея через левое плечо и толстый ремень сковывали его движения. Он, не шевелясь, уставился перед собой. Над одним глазом у Блашке виднелся длинный шрам с несколькими бледными точками — след швов, от этого глаз слегка косил, что придавало зловещее выражение его взгляду.

Докладывал адъютант, личный референт рейхсфюрера СС Брандт, золотушный мужчина неопределенного возраста. Занимаемое им положение приучило его так владеть собой, что при желании он мог придать своему лицу любое выражение. Сегодня, в знак личной неприязни к медикам, присутствующим на совещании, и, учитывая настроение шефа, он докладывал с явным высокомерием и презрительным равнодушием к «ученым дуракам», как в душе называл он Зиверса, Рашера и Хирта.

С первых же слов Гиммлер понял: пустячное дело, не стоящее выеденного яйца, раздули до проблемы государственного значения, запутали, усложнили, и то, что следовало сделать за неделю, тянется более года.

Брандт говорил минут пятнадцать. Ссылался на документы, лежащие перед ним. Гиммлер зевнул. Референт закрыл папку и повернулся к шефу:

— Ваше распоряжение об организации запланированной коллекции скелетов ста пятидесяти евреев и отдельно черепов еврейско-большевистских комиссаров, гауптштурмфюрер — доктор Хирт до сего дня не выполнил…

Гиммлер посмотрел на Хирта:

— Доктор, в чем дело?

— Мой дорогой фюрер, — поднимаясь ответил Хирт, — мы имеем почти полную коллекцию черепов представителей всех рас. Что касается евреев, то их черепов у нас немного, вследствие чего невозможно прийти к каким-либо определенным выводам. Война на Востоке позволяет восполнить этот пробел… С каждым днем ситуация меняется. Приобретая черепа большевистских комиссаров, которые представляют собой образец отталкивающего, характерного недочеловека, мы приобретаем научный экспонат. А между тем ваше письмо, доктор Рашер…

Похлопыванием ладони по столу Гиммлер остановил Хирта и взглянул на Рашера:

— Что у вас происходит?

— Уважаемый профессор путает, — Рашер повел плечами и продолжал. — Рашер ни при чем. Господин Зиверс вошел в контакт с оберштурмбаннфюрером СС Эйхманом из главного имперского управления безопасности. Доктор Бруно Хаген выполнил задание, провел антропологические измерения. Но смешно, ему дали всего сто пятнадцать человек, и то кого? Семьдесят девять польских евреев, тридцать евреек, подсунули двух поляков и четырех азиатов. Уважаемый Брандт в курсе дела. От вашего имени он потребовал, чтобы лагерь Освенцима поставил институту сто пятьдесят военнопленных евреев, но оттуда ответили: «Требуемого контингента нет». Что же мог сделать Рашер? По-моему у господина Зиверса имеется кое-что…