Да, был - [11]
Обер-ефрейтор, щуплый мужчина низенького роста с веснушчатым лицом, подошел к Старко. Снизу вверх глядя на него, он пальцами оттянул поясной ремень пленника и озорно сказал:
— Херр рус… брук… брук низь клял…
Послышался смех. Старко добродушно посмотрел на обер-ефрейтора и повел плечами: дескать, не понимаю.
— Снимите штаны, — давясь от смеха, сказал по-русски один из офицеров.
Присутствующие расхохотались.
«Пороть будут», — тоскливо подумал Старко. Ища сочувствия, он обвел глазами присутствующих и, глубоко вздохнув, взялся за ремень.
Обер-ефрейтор торопил: «Бистро… шнель…» Старко степенно снял ремень, скатал его, засунул в карман и начал медленно расстегивать пуговицы.
Обер-ефрейтор ухватил Старко за подол гимнастерки, подтянул к столу и потребовал: «Брук долой… легись». К Старко потянулись руки, схватили его за плечи, толкнули в спину.
Стиснув зубы, сжимая кулаки, Русин наблюдал за экзекуцией. Пять солдат навалились на голову пленника, другие держали за плечи, за ноги. Обер-ефрейтор по-деловому отметил на теле точку и звонко выкрикнул:
— Ассистент… битте!..
Один из фашистов передал обер-ефрейтору ланцет с раскаленным кончиком лезвия и услужливо пододвинул флакон с тушью. Присутствующие затаив дыхание приблизились к столу, с любопытством наблюдая за манипуляциями палача. А тот, гадко улыбаясь, поднял руку. Блеснула сталь…
— Стойте, гады! — не своим голосом крикнул Русин и кинулся на помощь другу.
Кто-то произнес: «Хальт!» Сильный удар прикладом автомата пришелся меж лопаток, по недавно зажившей ране. Русин упал.
Фашист, приговаривая: «Момент, момент… айн… цвай…», раскаленным ланцетом сделал на ягодице Старко две насечки, сходящиеся под углом в тридцать градусов.
Старко взвыл, рванулся и, разметав держащих его, вскочил на ноги.
От злого смеха фашистов задребезжали оконные стекла. Полный капитан, держась за живот, хохотал громче всех… Схватили Русина, скрутили руки, швырнули на стол…
…Пленных заперли в сарае. А утром привели их во двор штаба и до часу дня держали у крыльца. Затем посадили на грузовик и повезли под охраной шести автоматчиков. В сопроводительном отношении на имя начальника дулага было написано: «При этом представляются военнопленные Русин и Старко. Оба подвергнуты обработке в соответствии с директивой верховного главного командования германских вооруженных сил от 20/VII—1942 года за № 3142/42 ОРГ/IV ч.»
Документ подписал командир полка оберет фон Штропп. Ночью он получил долгожданный приказ о повышении в чине и об утверждении в должности…
НАЧАЛО…
Часовой раскрыл калитку, и друзья оказались во дворе пересыльного лагеря, расположенного на территории бывшего кирпичного завода. В центре огромной площади, со всех сторон обнесенной колючей проволокой в три высоких кола, у водопроводного крана стояло человек двадцать с котелками в руках. На восьми вышках маячили автоматчики, а из амбразур выглядывали тупорылые крупнокалиберные пулеметы.
Правую часть площади занимали навесы для сушки кирпича. Под ними копошилась серая людская масса — военнопленные. Одни лежали, сидели на корточках, другие бродили между ними.
Старко посмотрел на Русина и легонько подтолкнул его.
— Пошли выбирать курень.
У ближайшего навеса друзья остановились.
— Когда попали? В каком бою? — поинтересовался паренек с забинтованной головой.
— Вчера.
Послышались недоверчивые возгласы, смешок.
— Что ж это вас, на самолете доставили?
Русин коротко рассказал, как они очутились в лагере.
— М-да, бывает, — обронил кто-то. — Видать, попались добрые фрицы, ничегошеньки не сняли с вас… Сыто выглядите, хлопцы.
— Ну, до побаченя, — сказал широкоскулый, кутаясь в рваную шинель. — Дуйте дальше. Здесь плацкартные места…
Русин и Старко отошли.
— Что-то косятся на нас, — прошептал Старко.
— Кажется тебе, — успокоил Русин. — Новички мы, вот и косятся…
Долго переходили друзья от навеса к навесу и нигде не находили места, хотя бы присесть. Наконец Русин остановился возле паренька в выцветшей гимнастерке с артиллерийскими петлицами, на которых виднелись оттиски трех треугольников:
— Послушайте, сержант, старший-то есть у вас?
Военнопленный осклабился. Странными показались тон, обращение на вы и по званию.
— Есть, — беззаботно ответил он. — Тут каждый старший… У нас, как в панской Польше: у кого глотка больше, тот и пан. А на что вам старший?
— Спросить насчет места… Не ходить же весь день от навеса к навесу.
— Зря ходите, — сказал сержант, — как увидите, где попросторнее, так и занимайте. Церемониться не надо. Потеснятся.
Русин р ассмеялся, бросил свой, мешок на землю, рядом с сержантом, сел, подмигнул Старко.
— Садись, Остап.
Сержант запротестовал, но Русин строго взглянул на него, и тот согласился.
До обеда друзья отлеживались.
Под вечер, оставив Старко сторожить место, Русин пошел бродить от навеса к навесу, — хотелось найти однополчанина. Но стоило ему остановиться возле какой-либо группы, военнопленные умолкали и недружелюбно поглядывали на него:
— Чего тебе? Шел бы дальше… Не мешал бы землякам.
Обиженный неприветливостью товарищей по несчастью, Русин возвратился к Старко. Возле того примостился востроглазый блондин, еще не потерявший воинского вида. Посасывая малюсенький окурок толстой самокрутки, он рассказывал что-то, а Старко с видимым интересом слушал. Русин устало сел.
1942 год… Фашистская авиация днем и ночью бомбит крупную железнодорожную станцию Раздельную, важный стратегический узел. За жизнь этой станции и борются герои романа Виктора Попова «Один выстрел во время войны». В тяжелейших условиях восстанавливают они пути, строят мост, чтобы дать возможность нашим воинским эшелонам идти на запад…
В книгу лауреата республиканской премии имени Рудаки народного писателя Таджикистана Фатеха Ниязи (род. в 1914 г.) вошли роман «Солдаты без оружия» и рассказы. Роман повествует о трудовых батальонах, которые были сформированы в Таджикистане и отправлены на Урал во время Великой Отечественной войны. В рассказах, написанных по горячим следам войны, — бытовые зарисовки, яркие фронтовые впечатления, памятные встречи с друзьями и земляками на трудных военных дорогах.
Книга представляет собой сборник воспоминаний. Авторы, представленные в этой книге, родились в 30-е годы прошлого века. Независимо от того, жили ли они в Советском Союзе, позднее в России, или в ГДР, позднее в ФРГ, их всех объединяет общая судьба. В детстве они пережили лишения и ужасы войны – потерю близких, голод, эвакуацию, изгнание, а в зрелом возрасте – не только кардинальное изменение общественно-политического строя, но и исчезновение государств, в которых они жили. И теперь с высоты своего возраста авторы не только вспоминают события нелегкой жизни, но и дают им оценку в надежде, что у последующих поколений не будет военного детства, а перемены будут вести только к благополучию.
Творчество известного еврейского советского писателя Михаила Лева связано с событиями Великой Отечественной войны, борьбой с фашизмом. В романе «Длинные тени» рассказывается о героизме обреченных узников лагеря смерти Собибор, о послевоенной судьбе тех, кто остался в живых, об их усилиях по розыску нацистских палачей.
Михаил Андреевич Лев (род. в 1915 г.) известный советский еврейский прозаик, участник Великой Отечественной войны. Писатель пережил ужасы немецко-фашистского лагеря, воевал в партизанском отряде, был разведчиком, начальником штаба партизанского полка. Отечественная война — основная тема его творчества. В настоящее издание вошли две повести: «Если бы не друзья мои...» (1961) на военную тему и «Юность Жака Альбро» (1965), рассказывающая о судьбе циркового артиста, которого поиски правды и справедливости приводят в революцию.
Ким Федорович Панферов родился в 1923 году в г. Вольске, Саратовской области. В войну учился в военной школе авиамехаников. В 1948 году окончил Московский государственный институт международных отношений. Учился в Литературном институте имени А. М. Горького, откуда с четвертого курса по направлению ЦК ВЛКСМ уехал в Тувинскую автономную республику, где три года работал в газетах. Затем был сотрудником журнала «Советский моряк», редактором многотиражной газеты «Инженер транспорта», сотрудником газеты «Водный транспорт». Офицер запаса.