Д'эволюция - [12]

«Неужели пора?»-вихрем пронеслась в голове мысль, — «Неужели уже сейчас…..»

— Уже сейчас, — решительно и твердо произнес Альфред. — не мне тебя учить. Пусть же войдет КАМЕНЩИК.

Сильный порыв ветра сотряс всю квартиру до основания… входная дверь сорвалась с петель и в коридор, окруженный дыханьем зимы и шпатлевки, вошел КАМЕНЩИК. Это был высокий, лысый и разбитной паренек с окладистой бородой. Не глядя на нас, он прошествовал в ванную, бережно неся на руках синюю старушку, замершую в совершенно нелепой позе. Старухи вечно замирают в совершенно нелепых позах!

— А ну брысь! — услышал я его властный голос и из ванной выпрыгнула СОБАКА.

— Малыш, — …малыш…погуляй с СОБАКОЙ….тебе не нужно этого видеть… — Альфред уже не улыбался… В глазах его читалась непреодолимая решимость и твердость истинного аскета. Не говоря ни слова более, он подошел к нетронутой ванной и забрался в нее с тяжелым стоном.

Я же отправился в гостиную, где поговорил с семьей, состоящей из трех человек, погладил СОБАКУ и выпил горячего чаю. Мир более не был радужным и безоблачным. Следы Будды, что вели к райским наслаждениям плоти стерлись из моей памяти, равно как и из моей мысли, направленной и централизированной. Истина лежала за грудами еще недавно новенькой сияющей плитки и обломками плоскоэкранного телевизора… Ее тень была скрыта могучим английским книжным шкафом и серьезным финским холодильником… Само дуновение истины было невозможно, в силу великолепных пластиковых окон с кокетливой деревянной окантовкой, что не пропускали ни малейшего ветерка… Ее ростки были раздавлены бесполезными мыльными книгами и дешевой порнографией, которую ныне выдают за искусство.

Достаточно всего лишь разбить окно…

* * *

— Неси шкалик, хозяин! — прогудел из-за двери голос Каменщика.

Заглянув в ванную, я был поражен аккуратностью и мастерством юного Каменщика (друзья называли его ДВ, вот уж не знаю, почему и зачем…) Альфред, по горло погруженный в быстро застывающий раствор возлежал в ванной, крепко прижимая к груди спящую старушку. На его лице, обезображенном причудливым шрамом…и как я раньше не замечал этого шрама…ах да, ведь он был скрыт беретом…блуждала дикая и в то же время счастливая улыбка, глаза были закрыты, но все же излучали недюжинную энергию, а в груди была идеально круглая дырка, соответствующая всем правилам техники безопасности.

— Тут у нас будет доза, — миролюбиво пояснял ДВ, — только это не мое уже дело…дозу проводить. Мое дело — закатать и приСОБАчить… а до всего остального мне как до Эйфелевой башни.

Что ж, пора было уходить… Я уже чувствовал запах дыма, идущий из гостиной. Неистовый Пожарник облил всю семью керосином…не забыл и про себя…и про стены и про мебель.

Мой дом, наконец, обречен.

— Пойдем со мной? Я покажу тебе истину…в небольшом размере, конечно же…

Я посмотрел на ДВ… и мне стало смешно…и грустно одновременно…

— Все проходящее, — завел старую шарманку ДВ.

— А, ну тебя! — я бросил прощальный взгляд на застывающего Альфреда…на беснующегося пожарника, более напоминающего мохнатую огненную тень нежели человека, на груду ветоши в углу, из под которой по доброму смотрели ясные глаза старого Владилена, на семью и книги, порнографию и телевиденье, меховые шубы и зеленые купюры, обломки магнитофона и целехонькое фортепиано….

— Пошли, псина!

СОБАКА вильнула хвостом, в знак согласия, а быть может, просто дружеского расположения, и мы пошли…

Маршрутка

На углу Куваевского проспекта, маршрутка, до отказа забитая притихшими в ожидании чего- то большего и менее справедливого пассажирами, злобно просев на задних колесах, взвизгнула и остановилась. Пассажиры осторожно привалились друг к другу в припадке условной ненависти и животного неузнавания. Водитель выругался.

В салоне повисла напряженная тишина.

Маршрутка стояла посреди оживленной улицы. Час пик лишь только начался, бесконечный поток транспорта вливался в артерии города по многочисленным сосудам, еще не успевшим вобрать в себя ямы и трещины, оставленные гололедицей. Весна робко давала знать о себе нелицеприглядным солнечным светом, струившимся сквозь утреннюю завесу уже привычного смога.

Маршрутка стояла.

Водитель выругался. Снова. Ядовито покряхтев, поправил зеркало заднего обозрения и вперился в одному ему ведомую точку. Здоровой, заросшей черной кабаньей щетиной лапой полоснул по рулю, ударил резко в центр, посылая в окружающий мир раздраженный гудок. Свирепо поднял плечи, набычившись.

Маршрутка стояла. Пассажиры, поначалу замершие в своих далеких индивидуальных мирах принялись роптать, от тихого гула переходя к тону более высокому и опасному. Словно улей проснулся, потревоженный неосторожным захватчиком.

Маршрутка стояла.

Наконец ручка входной двери робко поползла вниз, будто бы неуверенная в своих намерениях, вниз, еще ниже. Дверь со скрипом приоткрылась и в салон, вместе с разящим шумом просыпающегося города проникла пара белесых, окруженных сетью морщин глаз, следом за ней и человечек-древний, увядший, словно прозрачный старичок в тесном пальтишке и меховой шапке. Дедок был крошечный, согнутый вдвое возрастом и болезнью. Рот его шамкал постоянно, впрочем не издавая ни звука. Глаза смотрели по доброму и как-то пугливо.