Цыпленок жареный. Авантюристка голубых кровей - [19]

– Пережитки прошлого – прислуга, – прокомментировал ее старания Николай Александрович.

– Аглая хорошо готовит. Я ведь этого не умею, и что прикажете, от голода помирать? – пожилая дама с трудом сдерживала приступ злости.

– У нас организованы курсы для дам из, так сказать, высшего общества. Там научат и готовить, и стирать, – произнес мужчина, пробуя фасолевый суп и причмокнув от удовольствия, добавил: – Уверен, у вас получилось бы не хуже!

– Не могли бы мы, милостивый государь, просто отобедать? Сделайте вид, что вы не в тылу врагов, а в гостеприимном доме, где вам рады, – предложила Лидия Васильевна.

– Я вынужден вам напомнить о давно вышедшем декрете, в котором говорится об уничтожении сословий и гражданских чинов. Часть людей, как я вижу, не в состоянии отказаться от прежних привычек, и это прискорбно…

– Невыносимо! – вспылила женщина и встала из-за стола. – Пожалуй, мое присутствие здесь не обязательно, ведь вы пришли ради Анны.

Сославшись на плохое самочувствие, Лидия Васильевна спешно покинула столовую, оставив большевика и дочь наедине. Мужчина поправил поношенный костюм, чуть отодвинулся от стола, и, закинув ногу на ногу и продемонстрировав нечищеную обувь, закурил папиросу.

– Мне говорили, что вы дворянин, – произнесла Анна, едва дыша. Ей было неприятно общество этого человека, она его опасалась, и в голову, как назло, не приходило ни одной стоящей отговорки, благодаря которой она могла бы избавиться от плохо воспитанного кавалера.

– Я не дворянин, а простой человек. После Великой Октябрьской революции привилегированное сословие ликвидировано. Такие люди, как ваша мать, не хотят с этим смириться и живут по старинке…

– Аглая работает здесь по своей воле, ее никто насильно не удерживает, – защитила Анна мать.

– Не усложняйте, это излишне. Я лишь напоминаю, что времена меняются. Думаю, смысла в нашем с вами споре нет.

Гость докурил сигарету и затушил ее в изящную салфетку из тонкого кружева, их Лидия Васильевна позволяла доставать из потайного ящика комода только в особых случаях. Вошла Аглая и, увидев это варварство, чуть не упала в обморок.

– Принесите мне воды, – обратился большевик к кухарке.

– Так велено хозяйкой кофе подать по ее сигналу, – произнесла обиженно женщина, заметив, что к супу почти не притронулись.

– Кофе – буржуйская привычка. Обычный народ, как мы с вами, привык жить без всей этой мишуры, – произнес Николай Александрович, желая найти поддержку в простой русской бабе, вынужденной кому-то прислуживать.

– Оно и видно, – произнесла недовольно раздосадованная женщина, подняв испорченную салфетку. – Сейчас принесу воды, сударь.

Аглая выделила слово «сударь», желая подчеркнуть свое неприятие сложившейся ситуации. Она уважала людей, в доме которых работала, и не желала взгромождаться на баррикады, ради борьбы с невидимыми врагами революции. Язвительное замечание кольнуло гостя, он встрепенулся, с довольного лица вмиг исчезла улыбка. Большевик мрачно уставился на Анну и негромко произнес:

– Что ж… перейдем к делу! Где вы бываете ночами?

– Это допрос?

– Пока нет. Все зависит от вашего ответа.

– Я сплю дома. В своей кровати.

– Вы в этом уверены?

– Как я могу быть не уверена?!

Подавляя приступ паники, выдавила Анна. Ей вдруг показалось, что стены сдвигаются, пожирая пространство, и она сделала несколько вдохов.

– А вот мне известно, что сравнительно недавно вас видели в одном известном петроградском заведении, которое имеет определенную репутацию, вы поднялись в комнату с мужчиной, преследуя определенную цель… интимного характера. А ведь Октябрьская революция запретила бордели, как и азартные игры. Но такие как вы, выживают, словно крысы, и находят закоулки, чтобы продолжать паразитировать.

Девушка испуганно уставилась на Николая Александровича и почти прохрипела:

– Я не понимаю…

– Не надо притворяться, Анна! Все вы понимаете! Уверяю вас, мне известно достаточно, чтобы превратить вашу жизнь в ад!

Николай Александрович закурил еще одну папиросу, и затеял рассказ о жизни женщин в лагерях. Если они не умирали сразу, судьба их была плачевна, а самое страшное было в том, что они, как тараканы, привыкали выживать в любой грязи.

– Не пойму, для чего вы все это говорите… Стращаете… Я посещала заведение, которое вы упомянули из любопытства…

– У меня есть заявление на некую Цыпу – его принес сознательный гражданин. Он утверждает, что дамочка обманным путем заманила его в комнату, соблазнив, а потом ограбила. Сумма, как он утверждает, – приличная, и не верить ему у меня нет причин.

– Может вам с Цыпы и держать спрос? Причем тут я? – Анна боялась сказать что-нибудь лишнее, потому как не понимала, что именно известно человеку, сидящему напротив.

– Как интересно… Я был уверен, что передо мной и есть Цыпа, а вы вроде как отрицаете этот факт. Знаете песенку? Ее поют беспризорники:

Цыпленок жареный

Цыпленок пареный,

Пошел по улице гулять.

Его поймали,

Арестовали,

Велели паспорт показать.

– Поете вы плохо, – заметила Анна, когда Николай Александрович закашлялся от стараний проявить вокальный талант, одновременно затягиваясь сигаретой.

– К нам часто попадают мальчишки разного возраста. Среди них встречаются очень толковые ребята, во имя своего будущего они начинают сотрудничать с советской властью. Кстати, имя Яков вам о чем-нибудь говорит?