Он с трудом удерживался от того, чтобы схватить Эмму в охапку и накричать на нее за беспечность. Конечно, работа для нее всегда на первом месте, когда уж ей задумываться о своей безопасности и о том, в каком уединенном месте она живет.
Гнев Джейка перекинулся на ее отца. Лукас Делани обращался со своими дочерьми как с дрессированными обезьянками, объявляя об успехах Эммы и Люси на всю округу. Неприязнь Джейка к нему усилилась после встречи с Эммой в парке, когда она переживала из-за оценок, которыми бы гордился любой другой родитель. А затем он почти возненавидел его, когда Лукас Делани заявился к ним в мастерскую, узнав, что он хочет бросить школу.
– Если ты не получишь хотя бы среднего образования, то ничего не добьешься в жизни. Образование в современной жизни – самое главное. Ты ведь не хочешь закончить свою жизнь сборщиком фруктов или чернорабочим? – поучал он, не желая понять причин, по которым Джейк решил пойти работать.
Ему тогда было семнадцать лет, и он больше не мог быть обузой для матери, которая гнула спину на трех работах, чтобы обеспечить его и позволить младшей дочери получать лучшую медицинскую помощь при ее скудных финансах.
Они стояли у окна. Когда показалась Эмма, Лукас Делани кивнул в ее направлении и сказал:
– Посмотри на Эмму. Она знает, чего хочет добиться в жизни, и идет к этой цели. Она даже мысли не может допустить о том, чтобы бросить школу, поскольку понимает, что залогом успешной жизни может стать только хорошее образование. Учиться и еще раз учиться, работать и еще раз работать – вот ее девиз.
Его слова крепко засели у юноши в голове. Джейк поклялся себе доказать Лукасу Делани, что тот ошибается. У него уже был план, и он намеревался воплотить его в жизнь, твердо зная, что для этого нужно. В конечном итоге он своего добился. Лукас был прав частично – чтобы стать преуспевающим человеком, нужно много работать. Вот он и вкалывал, пахал как вол, недосыпал ночами. Теперь у него есть деньги и чувство уверенности, которое они приносят, а также радость от осознания, что ни мать, ни Сиена никогда ни в чем не будут нуждаться. И главное – теперь он спокоен за сестру, потому что после дорогостоящей операции угроза ее жизни стала минимальной.
Эмма тоже работала, не жалея себя. А что в итоге? Ей двадцать шесть, а она до сих пор одинока. Но Джейк может научить ее радоваться жизни. По крайней мере, он постарается показать ей жизнь во всем ее разнообразии. Ну, или хотя бы одну грань жизни, затрагивающую отношения полов, усмехнулся про себя Джейк, открывая дверь, да так и остался стоять на пороге, раскрыв от удивления рот.
Комната была выкрашена белой краской. Минимум мебели: стол, стул. Посередине, прямо напротив окна, стоял мольберт.
Джейк на секунду прикрыл глаза, вспоминая тот день в парке. Эмма ведь говорила, что любит рисовать, но должна оставить этот предмет, хотя по рисованию у нее был наивысший балл.
Занавески были задернуты, но в комнату проникало достаточно света, чтобы он мог рассмотреть картины, висевшие на стенах; на столе стояли кисти, краски, карандаши и лежала кипа бумаг. Вокруг стола высыхали еще несколько картин. В комнате пахло скипидаром, к которому примешивался запах цветов.
Медленно обойдя комнату, Джейк поразился многогранности таланта Эммы. Рядом с картинами, выполненными в цвете, соседствовали карандашные наброски, больше напоминающие чертежи с четкими, скупыми линиями.
В коридоре послышались легкие шаги. Наверное, ему следовало почувствовать вину – как-никак он вторгся во что-что очень личное, оберегаемое Эммой от посторонних глаз, но Джейк ощущал только восхищение и восторг.
Дверь открылась и закрылась. Он повернулся. Вернувшись из парка, Эмма переоделась. Сейчас на ней было простое платье с тонкими бретельками.
– Что ты здесь делаешь? – справившись с волнением, спросила она.
– Не смог удержаться. Я мысленно представил планировку твоего дома, не понимая, почему ты не используешь самую солнечную комнату как спальню или гостиную, и решил узнать причину.
Эмма не покраснела, как следовало ожидать, а неожиданно побледнела.
– Из разговора в парке, ну еще несколько лет назад, я понял, что ты бросила рисование, – негромко, словно боясь испугать ее, сказал Джейк.
– Бросила, но иногда ходила на внеклассные занятия. Зная нрав моего отца, учительница иногда занималась со мной индивидуально.
– То есть твой отец об этом не знал? – уточнил Джейк.
– Не только он один. Никто не знает.
– Никто? Ты хочешь сказать, что никто до сих пор не подозревает, что ты рисуешь?
– Это мое, личное, – вызывающе вскинула подбородок Эмма.
– Жаль, – проронил Джейк. – Ты прекрасный художник.
– Спасибо. – Она распахнула дверь. – Давай выйдем отсюда.
Джейк посмотрел на Эмму, затем перевел взгляд на стол, заваленный рисунками, на которых были наброски цветов, и, не колеблясь, подошел к нему.
Эмма соображала, как заставить Джейка уйти из студии. Сердце сильно стучало в груди. Джейк не производил впечатления человека, который легко подчиняется чужим приказам, если они идут вразрез с его собственными желаниями. А сейчас он намеренно игнорировал ее и перебирал рисунки на столе. Эмма разрывалась между желанием выдворить его из комнаты и узнать его мнение.
