Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй - [663]

Не дожил до триумфа воин,

пал, — он памяти нашей достоин.

Мы скорбим, а речные воды

мчатся мимо долгие годы.

А вот романс о нем на мотив «Турачьи небеса»:[1780]

Он был твердыней оборонной,

Отчизны и опорой твердой,

Мечтал в порыве благородном

Рассеять вражеские орды.

Борьбу за родину считал он

Своею кровною борьбою,

Знал тайны «Сокровенных планов»,[1781]

Тигровый знак[1782] носил с собою.

Несметны варварские орды,

Их даже не окинуть глазом,

А наше войско непокорно

Невежд напыщенных приказам…

На поле битвы пало знамя —

То полководец умирает,

Но гнева праведного пламя

В его душе навек пылает.

Как только комиссар Чжан Шуе узнал о гибели в бою командующего Чжоу, он отдал приказ бить отступление. После выяснения числа убитых и раненых войска были отведены на оборонительные рубежи под Дунчан. Той же ночью комиссар доложил о положении императорскому двору, но не о том пойдет речь.

Воины доставили тело убитого командующего в Дунчанскую ставку. Все домочадцы от мала до велика во главе с Чуньмэй, сотрясая громкими воплями небо, присутствовали при положении во гроб останков хозяина. Они возвратили в ставку мандаты и печати командующего, а потом Чуньмэй и Чжоу Жэнь перевезли гроб для погребения в Цинхэ, но не о том пойдет речь.

Тут наш рассказ делится. Расскажем пока о Гэ Цуйпин и Хань Айцзе. После отъезда Чуньмэй они, продолжая хранить верность покойному мужу, жили скромно: пили жидкий чай и довольствовались постной пищей.

Прошла весна и наступило лето. Обновилась природа. Дни стояли длинные, и молодые женщины, утомившись за рукоделием, на досуге не спеша вышли в сад. Близ западного кабинета вокруг беседки пышно распустились букеты цветов, щебетали иволги и шептались ласточки. Ликующая природа ранила сердце. У Гэ Цуйпин родилось желание излить душу, а Хань Айцзе, охваченная тоскою по возлюбленному Чэнь Цзинцзи, была настроена меланхолично, и все, что она видела вокруг себя, только усиливало ее скорбь и печаль. Ведь уста глаголют то, что волнует сердце, а изливают волнение в песнях или стихах.

Первой начала декламировать Цуйпин:

На рассвете в тихом дворике цветы,

В доме комнаты просторны и чистоты.

Серебрит мне ширму трепетный восход,

Мерно иволга на ясене поет.

Ей вторила Айцзе:

Отцвела моя весна, в разгаре лето.

Пополудни вышла в сад полуодета.

Наряжаться лишь на кладбище теперь,

Только духам открывать глухую дверь.

Цуйпин продолжала:

С удовольствием смотрюсь я в зеркала,

Брови тонкие изящно подвела,

Но куда мне легкой поступью идти —

Лишь гранат увядший встанет на пути.

Айцзе декламировала дальше:

Почему судьба скупа и так сурова?!

Пред кем покрасоваться мне обновах?

Перед кем мне обнажить свою красу?

Яшму белую в могилу унесу.

Цуйпин продолжала:

Статный вяз меж лебеды и мотыльков,

Семена ронял горстями медяков

Вместе с ивою кудрявою молодой

Спал, листами зеленя её ладонь

Айцзе заключила:

Как туман, как сон-дурман растаял ты.

Не достичь сердцам небесной высоты.

Не поднять нам к светоносам головы,

Мы навеки две поблекшие вдовы.

Излив думы в стихах, Цуйпин и Айцзе не удержались и заплакали. Вошедший к ним Чжоу Сюань, младший брат Чжоу Сю, стал их уговаривать:

— Не надо так убиваться, сестрицы! Бодритесь! Мне последнее время снится нехороший сон. Вижу знамя, Поломанное древко, а на нем висит лук. Не знаю, к чему такой сон.

— Может, на границе с его превосходительством что неладное… — заметила Айцзе.

Пока они строили догадки, к ним вбежал, запыхавшись, одетый в траур Чжоу Жэнь и сообщил о случившейся беде.

— Вот какое несчастье! Седьмого дня в пятой луне на пограничной заставе в бою пал наш хозяин. Хозяйки с прислугой привезли останки убитого.

Чжоу второпях распорядился прибрать в передней зале, где был установлен гроб и расставлены жертвы. Рыданиями огласился дом. Плакали все — от мала до велика. Справляли поминальные седмицы. Для отпевания покойного приглашали буддийских и даосских монахов. Цзиньгэ и Юйцзе, одетые в холщовые платья, блюли глубокий траур.

Проститься с покойным приходило много народу. Потом в благоприятный день были устроены похороны. Тело Чжоу Сю погребли на родовом кладбище, но говорить об этом нет надобности.

А пока расскажем о Чжоу Сюане, младшем брате командующего. Выступая от имени шестилетнего племянника Цзиньгэ, он обратился с письменным прошением ко Двору. В нем он испрашивал у Императора почтить память павшего полководца и жаловать его сына чином по наследству. Государь передал прошение военному ведомству, ответ коего гласил:

«Покойный Чжоу Сю, командующий пехотой и конницей, отдал жизнь, защищая Отчизну, пал смертью храбрых на службе государевой. За преданность и отвагу он заслуживает высоких наград. Посланцу Его Величества поручается свершить поминальный обряд с жертвоприношением и возвести посмертно в чин главнокомандующего. Его сын, как полагается, будет находиться на особом обеспечении казны, а по достижении совершеннолетия получит должность по наследству».

Чуньмэй продолжала жить в довольстве, и неуемная страсть в ней разгорелась пуще прежнего. То и дело оставляла она у себя в спальне Чжоу И, ни на шаг не отпуская от себя. Целые дни проводили они вместе. Безмерные плотские наслаждения довели Чуньмэй до истощающей лихорадки и чахотки. Она потеряла аппетит, принимала всевозможные лекарства, но жизненные силы покидали ее. Она высохла, как щепка, однако похоть не давала ей покоя.