Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй - [14]

Послушай, дорогой читатель! Неужели у того щеголя не было ни дома, ни хозяйства?! Был он отпрыском некогда богатых, но разорившихся торговцев в уездном центре Цинхэ и держал лавку лекарственных трав напротив уездной управы. С детства рос баловнем и бездельником, неплохо дрался, питал пристрастие к азартным играм — двойной шестерке,[91] шашкам, костям и иероглифическим загадкам.[92] И чего он только не знал!

В последнее время он связался с уездными чиновниками — вел кое-какие дела, зарабатывал на тяжбах как поручитель. Так поднажился и обрел известность. Все в городе стали его бояться. Фамилия его была Симэнь, звали Цин, первый в роду. Раньше его звали просто Симэнь Старший, а когда он разжился и приобрел известность, стали величать господин Симэнь Старший. Родители у него умерли, братьев не было. Первую жену он похоронил рано. После нее осталась дочка. Не так давно он женился на У Юэнян, дочери начальника левого гарнизона Цинхэ.[93] Держал несколько служанок и женщин. Давно он состоял в близких отношениях с Прелестницей Ли из веселого квартала, и теперь тоже взял ее к себе. Поселил он у себя и Потерянную Чжо,[94] изгнанную из заведения на Южной улице, у которой до того числился в постоянных поклонниках.

Симэнь Цин был большой мастер игр ветра и луны,[95] то бишь знал одни лишь наслаждения, соблазнял жен порядочных людей. Брал их к себе в дом, а как только они ему надоедали, просил сваху продать. Чуть не каждый день наведывался он к свахам, и никто не решался ему перечить. Стоило Симэню увидеть Цзиньлянь, как он, придя домой, стал раздумывать: «А хороша пташка! Как бы ее поймать?» Тут он вспомнил про старую Ван из чайной по соседству с домом красавицы. «А что! Если она сумеет обделать дельце, — рассуждал он, — можно и разориться на несколько лянов серебра. Чего мне стоит?!» У Симэня даже аппетит пропал. Пошел он прогуляться, а сам прямо к чайной свернул. Отдернул дверную занавеску и сел за столик.

— А, господин Старший пожаловали! Как вы любезно раскланивались… — старуха засмеялась.

— Поди сюда, мамаша, — позвал ее Симэнь. — Хочу тебя спросить: чья это пташка с тобой рядом живет?

— Это сестра великого князя тьмы Яньло,[96] дочь полководца Пяти дорог,[97] а в чем дело?

— Брось шутки шутить. Я серьезно спрашиваю.

— А вы разве ее не знаете, сударь? — удивилась старуха. — Хозяин-то ее прямо против управы съестным торгует.

— Уж не жена ли Сюя Третьего, который пирожки с финиками продает?

— Нет, — махнула рукой Ван. — Будь он мужем, была бы пара подходящая. Отгадывайте еще.

— Значит, торговца пельменями Ли Третьего?

— Опять не угадали, — развела руками старуха. — И это была бы чета.

— Может, Лю Татуированные руки?

— Нет, — смеялась Ван. — И это была бы парочка хоть куда. Еще подумайте, сударь.

— Нет, — заключил Симэнь, — видно, мне не догадаться.

— Скажу, смеяться будете, — и Ван сама расхохоталась. — Муж ее — знаете кто? — торговец лепешками У Старший.

— Уж не тот ли самый У, которого дразнят: «Сморщен, как кора, ростом три вершка»? — Симэнь тоже засмеялся и даже ногой притопнул.

— Он самый и есть, сударь, — подтвердила старуха.

— Ну и угодил же лакомый кусочек псу в пасть! — подосадовал Симэнь.

— В том-то и дело! Так вот и случается: добрый конь несет простака, красавица-жена ублажает дурака. Такова уж, знать, воля Лунного старца.

— Сколько же с меня за чай и фрукты, мамаша? — спросил Симэнь.

— Да пустяки, сударь, потом сочтемся.

— Так с кем, говоришь, уехал твой сын-то Ван Чао, а?

— И сама не знаю. Взял его с собой один хуайский гость,[98] и вот до сих пор ни слуху ни духу. Жив ли, нет ли?

— Что ж ты его ко мне не прислала? Парень он вроде расторопный и умный.

— Если б вы взялись за него, ваша милость, да вывели в люди, вот бы я была вам благодарна, сударь, — говорила старуха.

— Погоди, приедет, тогда и потолкуем, — решил Симэнь, поблагодарил хозяйку и вышел из чайной.

Не минуло и двух страж, как он снова появился в чайной, сел у двери и стал смотреть на дом У Чжи.

— Может, господин Старший откушает сливового отвару? — предложила вышедшая к нему Ван.

— Только покислее.[99]

Ван приготовила отвар и подала Симэню.

— А ловко ты стряпаешь, мамаша! Немало, должно быть, надо про запас держать, чтобы на любой вкус угодить, а?

— Да вот, всю жизнь сватаю. Какой же прок дома-то держать? — смеясь, отвечала старуха.

— Я тебе про отвар говорю, а ты мне про сватовство.

— Послышалось, вы сказали, ловко сватаю.

— Раз сватаешь, помоги и мне. Щедро отблагодарю.

— Шутите вы, сударь. А старшая жена узнает? Достанется мне затрещин.

— Жена у меня покладистая. Мне не одна женщина прислуживает, да нет ни единой по сердцу. А у тебя есть на примете хорошенькие. Сосватай мне, а? Как приглядишь, прямо ко мне приходи, не бойся. Ничего, если бы и замужем была, только б по сердцу пришлась.

— Была тут на днях красавица. Да вряд ли вам подойдет.

— Если хороша собой и сумеешь сосватать, щедро вознагражу.

— Женщина она прекрасная. Правда, возраст великоват, — заметила старуха. — Красавицу, говорят, и в годах можно взять. Ну, а сколько ж ей?

— Родилась в год свиньи,[100] и к новому году ей исполнится ровно девяносто три.