Цветы не растут на плитах - [15]
Мы вошли внутрь. Длинные ряды кормушек… столбы, на которых когда-то висели перегородки стоел…длинные гнилые доски центрального прохода. Я неторопливо шел по длинному помещению, жадно глазея на то, что осталось и по чему можно было угадать, какую функцию нес тот или иной предмет. Запах коровника еще висел здесь. Не запах навоза, нет… Прелый аромат сена и чуть ощутимый дух домашней скотины – как у нового пухового платка.
Я услышал шум у себя над головой, обернулся. Мне в лицо ударила неожиданная вспышка – Вовка щелкнул меня, свесившись в проем в потолке. Илья сидел рядом с ним и с интересом смотрел вниз.
- Как вы туда забрались?
- Видишь, там комнатка?
- Это в которой кровать стоит?
- Да. Там довольно легко забраться.
Тараканы! – захотелось сказать. Когда нашли? Мне и в голову бы не пришло искать подъем на чердак в бывшей комнатушке для ночного сторожа!
Я забрался наверх, как оказалось, последним. Гена уже осторожно пробовал ногой гнилой настил.
- Лучше не ходи по доскам, – посоветовал я и двинулся по потолочной балке, перебегая между столбами, поддерживающими крышу. Но нам быстро наскучило на чердаке, и мы снова один за другим спустились вниз.
В моем мозгу крепло подозрение, что в деревне мы тоже никого не найдем. Мы видели на карте места, около названий которых стояла пометка «нежил.», и давно мечтали побывать в таком селении.
Ферма с деревней не сообщалась, а тропинка, по которой мы ехали сюда, вела в обход деревни к шоссе. Я продрался прямо через траву вместе с велосипедом туда, где должна была иметь место деревенская улица. Наконец переднее колесо провалилось в колею, я приподнял руль и шагнул вперед, с усилием раздвигая грудью высокую траву и предполагая выйти на дорогу, но оказался в таких же высоких зарослях. В это трудно поверить – улицы нет! Когда-то утоптанная до каменной твердости земля теперь ничем не отличается от почвы на поле.
Я продолжаю шагать к перекосившемуся дому. Вблизи он не несет отпечатка заманчивой тайны, а вселяет неуверенность и угнетает своей угрюмой молчаливостью. Глубокие трещины в бревнах как морщины.
Я провалился во вторую колею и убедился – да, здесь была дорога. Оборачиваюсь на остальные дома, что стоят в ряд вдоль улицы… бывшей улицы. И только теперь, видя фасады, обнаруживаю, что во всех домах заколочены окна.
Мы обходили дом за домом. Все они были пусты: ни мебели, ни каких-либо предметов обихода. И все аккуратно взломаны с черного хода. Какие «деликатные» работали мародеры! Находки наши были немногочисленны и экзотичны, чего и следовало ожидать. Вовка, довольно ухмыляясь, показал нам алюминиевый протез с корявым башмаком. Гена – пространную инструкцию от сеялки. В бане (единственной на деревню) мы нашли кучу железа: ухват, чугунок, две кочерги. Я загорелся желанием забрать чугунок с собой, и парням пришлось силой его отобрать у меня и поставить на место, потому что он был тяжел.
Я прислушивался к своим чувствам и не мог их понять. Ликование кладоискателя сильно разбавлялось забитым в голову с детства страхом перед чужим имуществом, пусть и очевидно брошенным: я вздрагивал от каждого шума снаружи. Примешивалась горечь недоумения, было жалко эти дома, быстро тонущие в высокой траве, с окнами, смотрящими в никуда… Словно танки, погоревшие в Великой Отечественной и оставленные на поле битвы. Всего на двадцать километров южнее каждая деревня кипела жизнью. Пройдешь по улице – у каждого дома курицы, гуси, тянет коровьим навозом, не один раз успевают облаять собаки … и, конечно, люди. Любая покосившаяся от древности лачужка, волей случая лишавшаяся хозяина, становилась предметом жестокого торга. Не верилось, что крепкие, добротные избы никому не нужны. Почему ушли люди?
Мы поняли, из-за чего покосился дом, стоящий на отшибе. Покидая его, хозяин подрубил две диагональные сваи, отчего дом сел одним концом на землю, а противоположным высоко задрался в небо.
Я нашел в одном из домов кружку. Взял ее в руку и подивился: посудина сложной, затейливой формы, с толстыми стенками и ручкой толщиной с мой палец, почти ничего не весила. Из чего же она сделана? Я решил взять кружку с собой на память.
Но мне не давала покоя ее легкость. Возраст кружки говорил о том, что это никак не может быть пластик. Керамика, металл? Чтобы определить это, достаточно было дойти до лагеря и отмыть посудину в ручье. Но на меня нашло какое-то нетерпение, хотелось узнать немедленно. Мне пришло в голову, что если она из глины, то непременно треснет от удара. И в состоянии странного ступора я принялся колотить кружкой о стену. После очередного удара от нее отпал кусок. Я вздрогнул и как будто проснулся. Я же хотел взять ее с собой! После этого осталось единственное чувство – желание уйти из места, над которым и так висел призрак беды, а мое праздное любопытство усилило распадок. Я приложил отвалившийся кусок на место. Держится… Поставил кружку на пол и поспешно вышел из дома.
Перед тем, как вернуться в лагерь, мы еще дошли до крайнего дома, в котором намедни видели свет. Дом был обитаемым, это не вызывало сомнений, но на наш неуверенный стук никто не вышел.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Кристина не думала влюбляться – это случилось само собой, стоило ей увидеть Севу. Казалось бы, парень как парень, ну, старше, чем собравшиеся на турбазе ребята, почти ровесник вожатых… Но почему-то ее внимание привлек именно он. И чем больше девочка наблюдала за Севой, тем больше странностей находила в его поведении. Он не веселился вместе со всеми, не танцевал на дискотеках, часто бродил в одиночестве по старому корпусу… Стоп. Может, в этом-то все и дело? Ведь о старом доме, бывшем когда-то дворянской усадьбой, ходят пугающие слухи.
В книге «Зона» рассказывается о жизни номерного Учреждения особого назначения, о трудностях бытия людей, отбывающих срок за свершенное злодеяние, о работе воспитателей и учителей, о сложности взаимоотношений. Это не документальное произведение, а художественное осмысление жизни зоны 1970-х годов.
Дмитрий Натанович Притула (1939–2012), известный петербургский прозаик, прожил большую часть своей жизни в городе Ломоносове. Автор романа, ряда повестей и большого числа рассказов черпал сюжеты и характеры для своих произведений из повседневной жизни «маленьких» людей, обитавших в небольшом городке. Свою творческую задачу прозаик видел в изображении различных человеческих качеств, проявляемых простыми людьми в условиях непрерывной деформации окружающей действительностью, государством — особенно в необычных и даже немыслимых ситуациях.Многие произведения, написанные им в 1970-1980-е годы, не могли быть изданы по цензурным соображениям, некоторые публикуются в этом сборнике впервые, например «Декабрь-76» и «Радикулит».
Повесть — внутренний монолог больного, приговоренного к смерти, смесь предоперационных ужасов, дальних воспоминаний и пронзительных раздумий о смысле прожитого.