Цветы и железо - [51]

6

До обеда работы у Никиты Ивановича было много: подковал несколько лошадей, а пообедав, он вместе с Таней принялся за уборку кузницы. Нужно уложить уголь, купленный у сторожа депо, починить прохудившиеся мехи, убрать негодные подковы, подмести. Таня называла такую уборку «субботним днем» в кузнице. Вернувшись с очередной корзиной угля, она сообщила Поленову:

— Батька, сюда на лошади Прыщ едет, — наверное, лошадь подковать хочет. — Прыщом Таня звала лейтенанта Эггерта.

Она угадала: Эггерт приехал подковать лошадь. Он молодцевато спрыгнул с коня, погладил ему бок, морду, вынул изо рта удила и сказал, заглядывая в разговорник:

— Конь, ковка, ошень быстро работа!

— Айн момент! Будет очень быстро работа! — в тон Эггерту ответил Никита Иванович.

Приняв лошадь, он под уздцы провел ее к колоде и привязал к позеленевшему медному кольцу. Эггерт закурил сигарету и, расставив широко ноги, наблюдал за работой кузнеца. Поленов старался работать так, чтобы лейтенант остался доволен и не усомнился в его способностях. Таня продолжала таскать уголь с воза в кузницу.

— Поленофф, у вас красиво дошь. Одеть красиво, будет ошень красиво!

Никита Иванович взглянул на Эггерта и заметил масляный налет на глазах, вздрагивающие губы.

— Ви красив барышень, — сказал он Тане. — Я понимайт толк русские красавицы!

— Дочка хорошая, да вот большевики угробили ее. Чахотка у нее, ваше благородие, — торопливо заговорил Никита Иванович, испугавшись, что Эггерт может принять на себя заботу о русской красавице.

— Кропили, што знашит слово «кропили» и «шахотка»?

— Гробили, ваше благородие, — это значит почти до гроба, до смерти довели. А чахотка по-ученому туберкулезом прозывается, — ответил Никита Иванович.

— Туберкулез штука плохой, ошень плохой.

— Надо бы хуже, да нельзя, ваше благородие! Здоровая девка была, а вот большевики что наделали. Капут им будет?

— Есть капут! Москве капут ошень скоро, Петербург капут. Всей России капут!

Таня его уже больше не интересовала. Тем более что она, поняв, чего хочет Никита Иванович, зашлась надрывным кашлем до слез в глазах.

— Нам надо лучше помогайт, Поленофф, активно помогайт! — Эггерт приблизился к Никите Ивановичу и заговорил полушепотом: — Те оба большевик есть Низовой. Может, они вас искают. Ловийт их надо. Две тысяши марок наград. Богат будешь, Поленофф!

— Во сне эти бандиты снятся, ваше благородие.

— Это хорошо, Поленофф!

«Если спросит про вчерашний случай — расскажу, — подумал Никита Иванович. — А не спросит, чего я полезу на этот разговор. Полицай, конечно, не доложил, чтобы не выставлять себя на посмешище: хотел забрать своего же человека!»

— А может, они в другое место подались, ваше благородие? — не отрывая взгляда от конского копыта и стараясь быть совершенно безразличным, спросил Никита Иванович. — Чего им торчать в этой яме?

— Ты не понимайт, Поленофф. Они понимайт, им нужен Низовая. Они уже был поймат.

— Поймали и отпустили?

— Не их лично поймат, других поймат. Они Низовой. Это я знайт. Вы ходит много, все посмотреть. Ошень нужен. Два тысяши марок, Поленофф, большой немецкий денег. Сегодня посмотрийт. Они не ушел. Дороги Низовой я ставийт замок. Они шаломовке. Как это? Не шаломовке, другой слов.

— Мышеловке, ваше благородие.

— Яволь, яволь: мышейловка! Приме́т помнит, Поленофф?

— Помню, ваше благородие, вы мне говорили, — ответил Никита Иванович, посмотрев по сторонам. — У брюнета рассечена бровь, и спереди у него три металлических зуба, у блондина нет большого и указательного пальцев.

— У вас хороший память, Поленофф! Блондин имейт серый глаза, типишный русский нос, как говорят, картошкой. Брюнет шерный глаз, лысый голов мак… маку…

— Макушка? — подсказал Никита Иванович.

— Яволь!

— Это уже лучше, когда есть новые приметы, ваше благородие.

— Яволь. Они не бегут Низовой. Мы будем поймат. Вы, Поленофф, старайтесь: два тысяши — больший деньги!

— Буду, ваше благородие, деньги нам с дочкой очень нужны. А дадут? Все дадут, что обещают?

— Немцы педант. Они делайт, как говорят! — снова рассердился Эггерт.

— Вот лошадку подкую и направлюсь по Низовой, ваше благородие. Такой заработок нельзя другим отдавать. С дочкой пойдем. Заприметим — считайте, что они наши.

— А не боится Поленофф красных бандитов?

— А чего мне бояться, ваше благородие? Капитала у меня нет, кому я нужен? Если только за то, что кулак я, а теперь вам помогаю?

— Большевик не за капитал убивайт, за идею убивайт. Господин Кох убийт.

— Господин Кох? — спросил взаправду ошеломленный и обрадованный Поленов. — Что вы? Кто же это посмел сделать?

— Огнефф! Большой большевик! Мы его скоро поймат.

Поленов покачал головой.

— Ай-ай-ай! — проговорил он. — Господина Коха убили! В своем-то имении! Приеду я в свою деревню — и меня прикончат. Ай-ай!

— Пока будешь, Поленофф, в Низовой. Деревня потом. Когда Москва капут.

— Да уж придется, ваше благородие, обождать, раз до капута теперь недолго!

— Ошень скоро!

Никита Иванович подковал коня и, угодливо склонившись, протянул поводок Эггерту. Тот ловко вскочил в седло. Когда он скрылся из виду, Никита Иванович подозвал Таню поближе и спросил:

— Тебе не доводилось видеть, как кошка свой хвост ловит?