Однажды — на исходе второго месяца — они с Володей Офтиным, гидробиологом, лежали на песке у костра. Разговаривать не хотелось. Бонк смотрел на проступающие в небе звезды и думал о Зденке — он не мог заставить себя не думать о ней совсем, хоть и старался допускать эти мысли как можно реже. Вот тогда-то на него и накатило…
Здесь все было очень земляндское: и море, и небо, и песок, даже — за гранью пляжа — деревья, похожие на плакучие керии Марса. И только звезды казались совсем чужими. Совсем-совсем, как говорит Зденка. Астрогатор должен знать это лучше, чем кто бы то ни было, и Бонк мог составить звездную карту для любой точки маршрута. Но это — знание. А тут он почувствовал, какие они незнакомые и до слез чужие, эти звезды. Шерли, корабельный врач, наверняка объяснил бы это ностальгическим кризом — и также наверняка ошибся бы. Просто в тот вечер Бонк перестал быть мальчишкой, играющим в космопроходца.
И вдруг в памяти всплыла фраза из прочитанной когда-то повести: «Сын Неба, где ты? Сын Неба, где ты?» Она неотрывно звучала в мозгу — звучала голосом Зденки. И заставить ее замолчать было свыше сил.
В судовой библиотеке «Аэлиты» не нашлось, и Бонк стал восстанавливать текст в памяти — ведь прочитанное однажды остается в мозгу вечно, нужно лишь извлечь его из запасников памяти. Аэлита… АЭ — видимая в последний раз; ЛИТА — свет звезды. Свет звезд открыл ее Бонку: не ложные предвидения, не ошибки, рассыпанные на каждой странице, — сказка, прекрасная мечта о любви — вот что такое «Аэлита». Больше чем сказка — трагедия, ибо трагедия — сказка с частицей «не». Спящая красавица просыпается от поцелуя принца — это сказка. Но если она не проснется — это уже трагедия.
«Видимая в последний раз»… Каким он был дураком!..
Теперь Бонк ждал возвращения — так же, как когда-то на Плутоне считал месяцы, дни и часы, оставшиеся до старта. Только утешение он находил теперь не в сухой и четкой формалистике Устава Звездного Флота, а в тревожной и горькой грусти «Аэлиты».
К звездам можно послать кибермозг, и он принесет образцы грунтов, флоры и фауны, мегабиты информации, километры голофильмов и регистрограмм. Но только человек может принести со звезд сказку, без которой всякое знание мертво…
* * *
Зденка сидела на камне и смотрела на покрывающие воду цветы соллы. Когда она появилась? Впрочем, она тоже не видела Бонка. Он тихонько подошел к ней сзади.
— Аиу ту ира хасхе, Аэлита? — спросил он, невольно облекая мысль в слова древнего фантаста. «Можно мне побыть с Вами, Аэлита?»
Она кивнула. Бонк взял ее за руку.
— Пойдем, Зденка, — сказал он, — пойдем. Я расскажу тебе сказку — о мире, где небо голубое, как на Земле, а море сине-фиолетовое, как небо Марса; где растут плакучие деревья, похожие на эти старые керии, и где звезды чужие как нигде…
Зденка встала с камня, и они пошли по дорожке, посыпанной оранжевым песком. Но Бонку все еше казалось, что чего-то он не сделал, ье сказал или сказал не тек. А сегодня он не имел права ошибаться.
— Постой, Зденка.
Бонк включил гразитр, подлетел к середине озерца и сорвал самую крупную соллу. Цветок был размером в ладошку Зденки, с толстого, мясистого стебля капала вода. Опустившись на нижнюю ступеньку лестницы, Бонк тихонько, почему-то на цыпочках поднялся вверх и положил соллу к ногам Аэлиты.
— Теперь пойдем.
— Подожди, Юрик. — Зденка приподнялась, закинула руки ему на плечи, и в глазах ее Бонк увидел звезды, совсем незнакомые ему, астрогатору, звезды, но они не были чужими.
