Цветок с пятью лепестками - [40]

Для начала он пошевелил пальцами на ногах. Вроде, все нормально, шевелятся. Белизна над ним, наверно, потолок. “Где я?”

Милан отбросил одеяло и сел на кровати. Совершенно точно это место он видел впервые. Комната была почти пустая, такие же, как потолок, белые гладкие стены, пол из деревянных досок, впрочем, красивой структуры и явно каким-то образом обработанных. Окно, закрытое деревянными ставнями с узкими прорезями, в углу умывальник. Из других предметов только деревянное распятие на стене.

“Куда же я попал?” Воспоминания обрывались в Варшавском ресторанчике. Дальше только абсолютная пустота и эта комната. Кстати, весьма прохладная комната, а из одежды на нем были только боксеры. Ничего, никакой мебели, в которой могли бы находиться его вещи. Он набросил на плечи одеяло и попытался как-то привести мысли в порядок. Спустя несколько минут он разложил все по полочкам и понял три вещи: он совершенно точно не может ничего вспомнить, он уже основательно замерз, и он проголодался.

Не сбрасывая с плеч одеяла, он прошлепал к дверям и заколотил кулаком в деревянное полотно изо всех сил. Дверь даже не дрогнула, но звук был достаточно громкий. Постучав минут пять, он решил, что те, кому надо, наверняка услышали, а рука после неоднократного соприкосновения с твердой, как железо, поверхностью начала болеть.

Чех вернулся на кровать и на этот раз забрался на нее с ногами. Усевшись по-турецки и завернувшись в одеяло, он решил еще раз осмотреть комнату. “Скорее всего, я где-то у католиков, может, у монахов”. Но, в общем-то, глазу даже не было за что зацепиться, распятие и простота комнаты не оставляли возможности придумать какой-либо другой вариант. “Для подобных выводов не нужно быть гением дедукции. Не надо быть и полицейским. Впрочем, я и не полицейский. Уже”.

От столь глубокомысленных размышлений его отвлек звук открывающейся двери. “Интересно, ключа слышно не было, судя по всему, комната “гостевая”.

Вошедшие очень сильно напоминали, а возможно, и были священниками. Черные рубашки, черные брюки и белые воротнички могли ассоциироваться только с одной профессией. Но было в них еще нечто такое, чему Милан легко смог подобрать и другое название. Они были «подготовленными людьми». Один остался у двери и внимательно следил за чехом. Другой подошел и положил на постель одежду: джинсы, рубашку и носки. Сделал шаг назад и поставил на пол ботинки. Затем вернулся к двери, и оба мужчины исчезли, не говоря ни слова.

Во всяком случае, это был знак, что его не собираются здесь заморозить. И одновременно стало понятно, что ему не доверяют и даже опасаются. “Что же это за место, где одежду приносят священники, имеющие специальную подготовку?”

Надо было одеваться, и он быстро натянул джинсы. Интересно, что ему принесли те же вещи, что были на нем в момент, хм, происшествия. Вещи были выстираны и отглажены, но это были те же вещи. Судя по всему, до гостиницы эти “неизвестные личности”, как он решил их пока что называть, не добрались. Мысли сразу перекинулись на Киру. Девушка, к счастью, осталась в гостинице и не пошла с ними на эту подстроенную, в чем он был уверен, встречу. Милан попытался вспомнить, этот Рикардо, кажется, ею тоже интересовался.

Дверь вновь открылась, и тот же человек внес поднос, накрытый салфеткой. Та же самая процедура: один у двери, а другой ставит поднос на пол и, не оборачиваясь, делает несколько шагов назад.

Не ожидая, пока дверь закроется, чех поднял поднос. Под салфеткой оказался сыр, сок, мясная нарезка и кофе. О, кофе! Огромный глоток, который опустошил пол чашки и сразу же напомнил о сигаретах. К сожалению, их не было.

Однако завтрак хоть немного добавил оптимизма. О холоде так же уже можно было не вспоминать, и Милан растянулся на койке, вновь пытаясь найти хоть какую-то зацепку в понимании ситуации. И Кира оставалась в неопределенной ситуации с этой Фредерикой. Хотя, почему-то он был уверен, что с девушкой все нормально. Он вспомнил, как их выпроводили из отеля. Наверно, его подруга хотела, чтобы он оставался рядом, но что-то внутри подсказывало, что она не возражала и против того, чтобы тема беседы осталась для него тайной. Он уже почти задремал, когда дверь вдруг вновь приоткрылась.

На этот раз вошедший мужчина сделал знак рукой.

— Kommschon[1].

Милан поднялся без разговоров. В коридоре его ожидало еще двое таких же, якобы священников, но их физической форме могли бы позавидовать спортсмены.

В коридоре обстановка немногим отличалась от того, что было в комнате. Строгие белые стены, изредка попадались окна со ставнями, все закрытые. И двери, одинаковые двери из дерева. Темного цвета. С круглыми деревянными арками. Белый электрический свет. Ни скамеек в нишах, ни картин, ни цветов. “Тюрьма, что ли? Или монастырь?”

Наконец, они пришли. Эта дверь отличалась от предыдущих, она была двустворчатой и украшенной искусной резьбой. Один из сопровождающих или, правильнее будет сказать, охранников зашел внутрь, а Милан стал рассматривать сюжеты, изображенные на двери. Судя по всему, этой резьбе было немало лет. Темы были самые обычные: плоды, злаки, животные, мирно соседствующие друг с другом, исполненные очень искусно. Никаких намеков на место или занятия хозяина этой двери, никаких надписей.