Цветок на камне - [15]

Сусанна едва не задохнулась от возмущения.

— Поговорит? О чем?! Эти чудовища убили твоего отца и братьев, разрушили нашу жизнь! Они не способны испытывать чувства, которые Господь даровал христианам!

Асмик сникла и кротко промолвила, не поднимая глаз:

— Да, мама. Я понимаю.

Сусанна оказалась права: после полудня к ним пожаловал незваный гость. Он пришел один, на нем был красивый кафтан и серебряный пояс, на котором висели узорчатые ножны.

Дочь укрылась в доме, тогда как мать стояла на ступеньках крыльца с гордо поднятой головой. В напряженном молчании Сусанны таились стальная выдержка и несгибаемая воля.

Камран не разглядел ее в Исфахане, тогда он смотрел только на Асмик. Зато сейчас юноше хватило взгляда, чтобы понять, какой красавицей была эта женщина, когда ее глаза были полны блеска, улыбка — тепла, а движения — живости.

Подойдя к крыльцу, он почтительно поклонился и произнес с истинно восточной учтивостью:

— Рад приветствовать вас еще раз, прекрасная госпожа, да будут благословенны ваши дни!

Лицо женщины исказилось, будто от удара.

— Что вам нужно? — спросила она. В голосе Сусанны не было страха, только леденящее душу презрение.

— С того момента как я увидел вас, мне не дает покоя вопрос, как столь благородные, изысканные женщины оказались в такой глуши?

— Мы покинули родной город, чтобы укрыться от тех, кто убил моего мужа и моих сыновей, ограбил наш дом и выгнал нас на улицу! Вы смеете являться в наше убежище, думая, что останетесь безнаказанным, но вы ошибаетесь: как за зимой приходит весна, так за злодеяниями следует возмездие! Ваш Бог побуждает вас творить зло, тогда как наш — справедлив и милосерден, но я не перестаю надеяться, что он накажет вас за то, что вы сотворили!

— Мне жаль, что вам пришлось пережить большие несчастья, — сказал Камран, усилием воли принудив себя не обращать внимания на высказывания матери девушки о его Боге. — Их виновником стал не я; скажу больше, я никогда бы не смог совершить ничего подобного. Мне пришлось уехать из Исфахана именно потому, что я был недоволен произволом нашего наместника.

— Что вам нужно? — повторила женщина.

— Я хотел попросить у вас прощения от имени моего народа и выяснить, не нуждаетесь ли вы в чем-нибудь? Я готов помочь вам выбраться отсюда. Мне кажется, вам стоит вернуться в Исфахан. Клянусь, я смогу за вас заступиться.

— Я никогда не прощу арабов, и мне не нужна ваша помощь, — сказала Сусанна и добавила: — Вам, вероятно, известно, что такие люди, как мы, не принимают подачки от своих врагов!

Молодой араб вновь поклонился и приложил руку к сердцу.

— Отдаю должное вашей смелости и вашей гордости. Я оставлю вас в покое, только разрешите поговорить с вашей дочерью.

— Приличия не позволяют моей дочери разговаривать с посторонними, тем более если этот посторонний — всего лишь жалкий прихвостень того, кто считает себя земным наместником злобного Бога!

Спрятавшаяся в доме Асмик с ужасом внимала словам матери, удивляясь, почему чужеземец спокойно выслушивает ее оскорбления. Девушка слышала, что арабы непримиримы в вопросах веры и рабски преданы своему правителю.

Теперь девушка смогла как следует рассмотреть того, с кем тайком переглядывалась в Исфахане. Речь и манеры выдавали в юноше человека, привыкшего к обходительности, благородного и разумного. К тому же (это она заметила и раньше) он был красив утонченной, благородной красотой. Он казался умнее, серьезнее Вардана, хотя едва ли был намного старше.

Когда Сусанна произнесла последнюю фразу, способную вывести из себя кого угодно, Асмик показалось, что в задумчивых темных глазах молодого араба, мрачно опущенных уголках губ таится не гнев, а глубокая досада на несправедливость мира, на самого себя, на несбывшиеся надежды.

Интересно, что он хотел сказать ей? Несмотря на пережитые несчастья, душа девушки оставалась податливой, как глина, восприимчивой к новым впечатлениям. Асмик сама не заметила, как испуг вновь сменили жгучее любопытство и не вполне невинный интерес.

Девушка не покинула своего укрытия, и гостю пришлось уйти. Сусанна поднялась на крыльцо и бессильно прислонилась к косяку. Внезапно залитый полуденным солнцем пейзаж показался тусклым, деревья и горы поплыли перед затуманившимся взором женщины.

— Я сошла с ума. — Ее голос дрогнул. — Я хотела тебя защитить, а вместо этого чуть не погубила нас обеих!

— Я горжусь тобой, мама! — прошептала Асмик и обняла Сусанну.

Прошло два дня. Арабы не появлялись; скорее всего, они покинули селение. На третий день, когда мать прилегла отдохнуть, девушка по привычке отправилась бродить по окрестностям. Лишившись спутника, Асмик не уходила далеко от дома. Ей было немного жаль, что отношения с Варданом не сложились; она вспоминала их бесхитростные беседы, нежный и робкий взгляд юноши, но всякий раз приходила к выводу, что между ними не могло быть ничего серьезного.

Думала она и про молодого араба, не понимая, зачем судьба позволила ей увидеть его еще раз. Если бы этого не случилось, она продолжала бы жить с мыслью, что он ее враг, а то, что было между ними в Исфахане, всего лишь нелепая ошибка. Теперь же чувства Асмик пришли в полнейший беспорядок; сама не зная почему, девушка втайне досадовала на мать, слова Сусанны казались ей несправедливыми. Этот человек сочувствовал им; он не убивал ее отца и братьев, и он не виноват в том, что родился мусульманином.