Цветок Фантоса. Романс для княгини - [15]

В глубоком кресле у столика сидел Павел Алексеевич в тёмно-оливковом бархатном халате с коричневой оторочкой, так удачно гармонировавшей с портьерами, обивкой кресла и плюшевой скатертью. Но сегодня убранство кабинета, которое он подбирал для себя, как подбирают раму к картине, не радовало.

Он мрачно смотрел на шкатулочку, в бархатном ложе которой тускло отсвечивал серебряный перстень с печаткой.

Отвратительный скорпион, красовавшийся на печатке, казался почти живым, а жало на его хвосте… Жало было намного острее, чем казалось на первый взгляд, и Павел Алексеевич знал на собственном опыте, насколько болезненные царапины оно оставляет. Такой способ вызова с самого начала не понравился ему, и он даже попытался спорить, но Мадам пресекла его сопротивление коротким смешком, добавив: «Боль будет порукой тому, что вы не станете злоупотреблять моим вниманием». Павел Алексеевич мог бы поклясться, что и без того не станет злоупотреблять её вниманием, что от души жалеет, что, прельстился пряником вечной молодости, но повторить это вслух не посмел.

Будь у него хоть малейший шанс отложить неприятнейший разговор, Павел Алексеевич не преминул бы им воспользоваться, но ситуация была такова, что дальнейшее промедление было чревато возобновлением знакомства с огненным кнутом. А посему Павел Алексеевич решительно потянул вверх широкий рукав халата. Засучив рукав белоснежной батистовой рубашки и мельком взглянув на тянущиеся от локтя к запястью едва зажившие следы предыдущих контактов, он надел перстень на палец и провёл печаткой по обнажённой руке. Не глядя на начавшую набухать кровью царапину и не обращая внимания на боль, Павел Алексеевич поднёс окровавленную печатку к свече и закрыл глаза, чтобы не видеть ослепительной вспышки, которая должна была последовать.

Открыл он глаза, услышав томный, чуть хрипловатый женский голос:

– Ну-с, любезнейший, чем вы меня порадуете? Мальчишка на месте? Из зеркала на Павла Алексеевича смотрела женщина в маске из чёрных перьев. Маска полностью закрывала лицо, оставляя открытыми пронзительные чёрные глаза и широкий тонкогубый рот.

– Нет, – с трудом выдавил из себя Павел Алексеевич.

– Вот как? – Делано удивилась его собеседница, поигрывая коротким костяным жезлом, увенчанным ярко раскрашенным птичьим черепом, в котором Павел Алексеевич со страхом узнал рукоять огненного кнута.

– Я должен был забрать его сегодня утром, – поспешил оправдаться он. – Но когда я приехал в усадьбу, то обнаружил там только насмерть перепуганных слуг и поседевшего гувернёра, заявивших, что Арсения похитил Дикий Охотник.

– Вот как? – задумчиво повторила Мадам.

– Я взял собак и попытался пойти по следу мальчика. Псы поджимали хвост, жалобно скулили, но след не брали.

– Очень любопытно, – произнесла Мадам. – А приезжий мальчика видел?

– Да, вчера, мельком, – поспешно ответил Павел Алексеевич. – Я не мог отказать представителю покупателя в просьбе осмотреть усадьбу.

– Я должна была предвидеть, – пробормотала Мадам, обращаясь скорее к себе, чем к собеседнику, – что этот змей вас переиграет.

На мгновение она прикрыла глаза, размышляя, а потом, словно приняв решение, снова открыла. Павел Алексеевич съёжился под её взглядом.

– Вот что, любезнейший, – сказала Мадам, – я разочарована. Вы не смогли справиться с простейшим поручением.

– Простите, Мадам. – Прошептал побелевший от ужаса Павел Алексеевич, не отрывая глаз от рукояти кнута.

– И это не первый раз, когда вы подвели меня, – продолжала Мадам. – Но, надеюсь, последний.

– Да, да, последний, – подтвердил дрожащий Павел Алексеевич.

– Да, последний, – кивнула головой Мадам, – потому что если вы разочаруете меня снова…

Продолжать она не стала, но пауза была столь многозначительной, что Павел Алексеевич понял: в следующий раз его ждёт смерть, причём, весьма и весьма мучительная.

– Приказывайте, Мадам, – с трудом повинующимися губами прошептал он.

Лепесток 11

Большая зала дома барона Горде, как сказал бы романист, сияла огнями, а, говоря попросту, была освещена множеством свечей. Полковник Лискин, оглянувшись по сторонам, подумал, что бережливой, если не сказать скуповатой, баронессе огарков от сегодняшнего вечера хватит на весь оставшийся год. Но в этот вечер она не экономила на убранстве дома, желая показать столичным гостям, что Версаново может блистать, и в прямом, и в переносном смыслах. Той же мыслью, похоже, были одержимы все или почти все гости. Пышные причёски дам и девиц, щедро украшенные перьями и цветами, заставили полковника посочувствовать окрестным петухам, враз оставшимся без хвостов, а глубина декольте – всерьёз обеспокоиться о самообладании господ офицеров.

Обычное желание жителей провинции «дотянуться до столицы» или хотя бы показать, что «не лыком шиты», подогревалось курсировавшими в последние дни слухами о приезжем, успевшем в первый же день пребывания в городе ввязаться в дуэль. При этом называлось несколько версий того, что послужило поводом для неё. Натуры чувствительные, особенно барышни, томно закатывая глазки, с придыханием рассказывали о некоей романтической истории. Мужчины больше придерживались версии о том, что виной всему заносчивость столичного пшюта