Цветок душевного стриптиза - [38]

– Нет, не знает, а в приказе я была в общем списке, он подписал его не глядя, – сказала я, покачивая ногой.

Я сидела на столе, разглядывая свое отражение в оконном стекле. По стеклам струилась вода. Водопад. Опять дождь, стучится в окно, настырный, наверное, в гости просится.

– А почему? – сказала Ирка.

Подруга недоумевала: неужели церберские порядки ушли в прошлое и в «Макси» наступил мир и покой? Надолго ли?

– У них новый кадровик, он из органов, они ему доверяют, – сказала я, отворачиваясь от собственного отражения и наглого дождя.

И дождь за окном, и отражение в нем мне категорически не нравились. Впервые я совершила подлость. Обманула двух мужчин. Трех. Но не больше. Да кто же будет считать обманутых мужчин, их на свете много, гораздо больше, чем обманутых вкладчиков.

– Тебе, Настя, повезло, крупно повезло, но Черников с тобой еще разберется, смотри берегись, мало тебе не покажется, – грозилась Ирка.

Тоже мне, Кассандра нашлась, многодетная и кормящая.

– Ир, ты меня не пугай на ночь глядя, а то мне сны дурные будут сниться, – сказала я, нисколько не боясь предстоящей встречи с Черниковым.

Мой челн легко научился обходить воронки и водовороты, плавно и незаметно. А вот как мне встретиться с Марком Горовым? Хотя бы на мгновение, на секунду его взгляд выловить. Мне было бы достаточно этой малости.

– А я тебя не пугаю, а предупреждаю. На то подруги и существуют, чтобы вовремя предупредить об опасности. Настя, а знаешь, что они с моим Колей сделали? – сказала Ирка, а я задумалась.

Что могли сделать владельцы компании с этим громадным и ленивым увальнем? Черников вынужден был восстановить Колю на работе по настоятельной просьбе собеса. И для Иркиного мужа не самая лучшая перспектива развернулась в связи с восстановлением, лучше бы уж он на диване валялся. До скончания века.

– Ну что они с Колей могли сделать – замочили, расчленили, замуровали в бетонную плиту и вмонтировали ее в недостроенный дом? – сказала я, страшась собственного не в меру разыгравшегося воображения.

И сериалы не смотрю, телевизор вообще не включаю, а в голове сплошные чернушки.

– Настя, ты дура, зачем говоришь такие слова? Ты же филолог по образованию, – заорала Акимова.

Ирка всегда напоминает мне о высоком и нравственном. О моем языковом образовании. И правильно делает. В первой битве за жизнь за бортом осталась кое-какая романтическая шелуха, пришлось содрать с себя лишнее. Кусками, слоями, клочьями слезала с меня девичья наивность. Из-под ошметков проглядывала новая кожа, гладкая, блестящая, сияющая. Крепкая и прочная, как у слона.

– Проехали мое филологическое образование, так что они сделали с твоим мужем, Ирина? – твердым и непреклонным тоном сказала я.

Голос зазвенел, как булатная сталь. Иначе Акимову ничем не остановить. Словесный поток обрушится мне на голову. И раздавит ловкий, но утлый челнок.

– Черников отправил моего Колю в Челябинск, в ссылку-у-у, – волчицей завыла Акимова.

– И что ты воешь, дурочка, там же командировочные большие, двойные, между прочим, и ты отдохнешь от Коли, соскучишься, в конце концов, не убили же они его и не отравили, – я сделала робкую попытку успокоить нежное Иркино сердце.

Но любящее сердце Акимовой выпрыгивало из обширной грудной клетки. Оно рвалось вслед за любимым мужем, туда, далеко, в Челябинск.

– Командировка непрерывная, на шесть месяцев, Коля будет сидеть безвылазно в этом паршивом Челябинске, ему даже на выходные нельзя отлучаться, – еще горше завыла Ирка.

Мне стало жаль подругу. Ирка Акимова – ранимое и тонкое существо, несмотря на пышные формы. Она нежно и преданно любит своего мужа Колю. А Коля отвечает ей тем же, теми же словами любит Ирину. У них хорошая семья. Есть двое младенцев, и оба уже кормильцы, между прочим. Еще недавно Ирка с Колей сидели без работы и всей семьей без зазрения совести питались детским пособием. И вот на семью обрушилась новая напасть, ненаглядного Колю отправили в ссылку. В Челябинск. На полгода. С ума сойти можно. А Ирке нельзя никуда сходить, даже с ума. Категорически нельзя, у нее же на руках двое детей, муж и свекровь. И все четверо равны по интеллекту, один к одному – малолетние дети.

– Ир, ну ты же ничего не можешь изменить, или можешь? – огорошила я Ирку, бабахнула прямо по темечку.

– Не могу, – промычала Акимова, заливаясь слезами, – не могу.

«Де богху, дэ богху», – со всхлипами доносилось из трубки. С трудом можно было перевести эти странные звуки в доступные слова. В этом месте мне пригодилась профессия переводчицы. Хотя бы в общении с подругой проявилась высшая квалификация. Умеет Акимова сделать из жизни великую трагедию. Прямо как Уильям Шекспир.

– Тогда не реви, если ничего изменить не можешь, а то у тебя молоко пропадет, – сказала я.

– Уже пропало, – пробасила Акимова.

У моей подруги вдруг образовался приятный баритон. Может, она родственница Степана Федоровича?

– И не баси, лучше дай совет, как жить дальше, – рассмеялась я.

Акимова немедленно прекратила рев, сменив пластинку. И с легким возбуждением приступила к любимому занятию. Ирина обожает учить всех жизни. И сразу пропал человек. Семинар растянется на неделю. На долгие годы. И тогда сиди и слушай, а лучше – записывай. Мелким почерком.