Цветок Дракона - [4]

Дженсон Карлайл со злостью посмотрел на разбитую бутылку. Хватит бренди, решил он, открывая верхний ящик бюро и доставая джин. Наполнив бокал, он сразу осушил его до половины, отчего у него на глазах выступили слезы и перехватило дыхание. Он взял золотые карманные часы, принадлежавшие его отцу, и посмотрел, который час. Полночь. Он захлопнул крышку часов и снова поднял бокал.

– За тебя, Дженсон Тайрон Карлайл! – торжественно произнес он, прежде чем выпить.

Стало лучше, но не настолько, как ему хотелось бы. Ноющая боль немного утихла, и осталось просто неприятное ощущение. Обычно мало пьющий, он решил, что эта ночь больше всего подходит, чтобы напиться. В конце концов, мужчина не часто отмечает одновременно тридцатилетний юбилей и то, что должно было бы стать его первой свадебной ночью.

Он поставил пустой бокал и взял бутылку, чтобы снова наполнить его, но, промахнувшись, вылил джин прямо на ногу.

– Черт бы тебя побрал, Хилари! – рявкнул Дженсон. – Будьте вы все прокляты! – простонал он, и в его глазах заблестели слезы.

Он проклинал своего отца, скончавшегося в двадцать девять лет от сердечного приступа, и своего старшего брата Маркхама, умершего в том же возрасте и по той же причине. Было ли это случайным совпадением или фатальной особенностью мужчин рода Карлайлов, Дженсон не знал, но с тех пор в нем поселился страх, так же как и в его младшем брате Гаррете.

Сейчас, в возрасте двадцати восьми лет, перепуганный Гаррет жил как преклонных лет инвалид: осторожный, боязливый, он ограничивал себя во всем и почти нигде не бывал. Отказываясь сделать хоть мало-мальски рискованный шаг, подозрительный к переменам, он каждую неделю отправлялся к доктору, надеясь, что режим ограничений, который он сам себе прописал, подарит ему долголетие. Дженсон, напротив, по причине того же отчаяния с безжалостным усердием пришпоривал лошадку жизни.

Он оставил Гаррета вместо себя в главной конторе «Торговой компании Карлайлов» в Сан-Франциско и, развязав таким образом себе руки, отправился путешествовать по миру, одновременно расширяя свою торговую империю. Он вел себя как нищий, дорвавшийся до богатого стола и изысканных блюд, быстро и жадно поглощая любое новое впечатление. Вся его жизнь стала вызовом, перчаткой, которой он пытался отхлестать по бледным щекам неизбежную смерть.

Налив новый стакан джина, он нетвердой походкой пересек каюту и подошел к круглому иллюминатору. Изрядно повозившись с металлическим засовом, он наконец открыл его и потянул на себя тяжелое стекло. Глубоко вдохнув свежий ночной воздух, он попытался сосредоточиться на неотложных делах, которые ждали его в Шанхае, и перспективах новых контор, которые он в конце концов откроет в Гонконге. Бизнес, утешал он себя, – это единственное, что достойно внимания мужчины.

Но думать о делах Дженсон сейчас не мог. Он снова поднял бокал, но его рука замерла в воздухе. Он отчаянно заморгал, пытаясь сфокусировать взгляд, но от этого видение, которое только что мелькнуло в полупрозрачных брызгах лунного света, не исчезло. У него перехватило дыхание. Это опять была она – девушка, неутомимо бродившая среди брызг и вздымавшихся волн.

Он вспомнил, как впервые увидел ее: на второй день морского путешествия она вышла на палубу в сопровождении пожилого китайца. Дженсон не сомневался, что она одна из тех златоволосых красавиц, которых запутанные жизненные обстоятельства или утерянная невинность толкнули на внезапный шаг – сесть на корабль, идущий в Китай. Конечные пункты их путешествия были различны, но судьба всех ждала одна и та же. Завлеченные в Китай мечтой о браке с богатым американцем или перспективой получить работу в состоятельных британских семьях, эти молодые женщины, щедро наделенные красотой, оказывались в публичных домах.

Он жадно глотнул крепкого джина и тут же закашлялся. Его взор затуманился, и белокурая красавица медленно превратилась в свою противоположность. Теперь она предстала перед ним в облаке черных, как вороново крыло, волос. Ее горящие глаза, полураскрытые губы и шелковая кожа будили в нем самые острые чувства и возбуждали страсть, слишком сильную, чтобы можно было сдержать ее. Хилари Вудтроп – девственница-искусительница, невинная чародейка. Она околдовала его, заставляя трепетать наглухо закрытое сердце, выманила обещание вечной любви.

«Давай подождем!» – умолял он ее в ту ночь два года назад, когда они лежали без сил на скомканных простынях. Нужно подождать, пока ему не исполнится тридцать, и тогда они поженятся. Главное – перейти границу двадцатидевятилетия. Ведь если ему остался всего один год жизни, как он смеет обнадежить любимую женщину, чтобы затем так жестоко обмануть? Да, она обождет, обещала Хилари, прильнув теплыми губами к его щеке; ее тело, словно факел, разжигало его. Но даже тогда он в глубине души ощущал леденящий страх. Как он может жениться и подвергнуть риску умереть от болезни сердца сыновей, которые родятся от их союза?

Это случилось через четыре месяца после того, как ему исполнилось двадцать девять. Хилари сделала его любовь оружием против него же. Холодный чужой голос, холодное прикосновение. Она сказала, что ей уже двадцать пять. Если с ним теперь что-нибудь случится, что станет с ней? Он лишил ее невинности, и теперь она не нужна ни одному мужчине. Некоторые уже называют ее старой девой, другие считают падшей женщиной – ведь она так долго поддерживает близкие отношения с мужчиной, который официально не сделал ей предложения. Между ними все кончено. Она выйдет замуж за кого-нибудь другого.