Цветные миры - [70]

Официант принес ему наконец обед и старательно сервировал столик. Мансарт с аппетитом поел и снова уселся в удобной позе, чтобы наблюдать застилаемый сумерками пейзаж. Мимо окон вагона проносился реальный мир: вот слоняется по перрону кучка черных оборванцев, вот из окон фабрики высовываются белые девушки-работницы, а вдали по пыльным дорогам тащатся перегруженные автомашины-фургоны. И вдруг Мансарт в вечернем сумраке с поразительной ясностью увидел перед собой огромного зеленого паука, гнездящегося в аду и ткущего замысловатую паутину. Паук притаился в луже крови, которая потоками вытекает из Китая, обильно струится из Испании, сочится из Миссисипи. Паук прядет нити из американского золота, связывая одну нить с другой. Эту сухую, дурно пахнущую паутину он смачивает английской грязью, покрытой мутной французской слизью. Паутина все росла и росла — вот она достигла размеров земного шара и поднялась до небес. Страшная картина!

Проводник деликатно тронул Мансарта за плечо и предложил постелить ему постель. За ночь Мансарт крепко выспался, а на следующее утро уже завтракал со своим сыном, судьей Ревелсом Мансартом, и его женой, сидя в их квартире на Вашингтон-Хайте, из окон которой виднелись Джерсийские скалы.

— Говоря откровенно, папа, я чрезвычайно рад, что ты здесь, да еще по своим делам, а не по специальному приглашению. У меня было намерение вызвать тебя, но я колебался, боясь замешать тебя в одно дело, в котором сейчас, когда мир снова охвачен войной, тебе не стоило бы участвовать, хотя бы даже формально. А ты взял да и приехал без всякого приглашения.

— Ну, я тоже рад, что оказался здесь, Я люблю наезжать в Нью-Йорк, хотя и сам не знаю почему. Здесь я чувствую себя как-то ближе к центру событий, а сейчас это так важно.

— В известном смысле ты прав. Во всяком случае, после Лондона и Парижа Нью-Йорк играет виднейшую роль. Может быть, даже через какой-нибудь десяток лет… Но, как я начал тебе рассказывать, в Нью-Йорке предстоит сборище совсем особого порядка. В сущности, я мало о нем знаю. Организовано оно «Сверкающей радугой», моей секцией Общества цветных масонов, хотя и не входит в круг масонской деятельности. Очевидно, к масонам обратились за содействием, рассчитывая на их международные связи, особенно среди цветных народов. Отсюда обращение именно к цветным масонам, неожиданно получившим признание даже со стороны белых американцев.

— Сказать по правде, я мало осведомлен о цветных братствах. Когда-то я интересовался братством «Чудаков» в Атланте, но лишь потому, что меня привлекла их деятельность в области страхования и земельной собственности.

— Так вот: в 1775 году британская армия в Бостоне приняла в масоны пятнадцать негров. Великая ложа в Англии создала из них местную ложу, а позднее сами негры организовали Великую ложу. Сейчас насчитывается 35 негритянских великих лож, охватывающих 150 тысяч членов, из которых 14 тысяч входят в «Сверкающую радугу», Масонская организация американских негров пользуется широкой известностью. Не так давно к руководству этой организации обратились с просьбой помочь в подыскании места для встречи группы цветных лидеров. Как я уже сказал, об этой встрече мне почти ничего не известно, Однако по просьбе друзей я предпринял здесь некоторые шаги, так как доверяю репутации и намерениям тех, кто созывает эту конференцию. Я, как ты знаешь, не очень-то увлекаюсь всякими митингами и конференциями и совсем не бываю на съездах негритянских организаций. Но мне кажется, что данная конференция важна и своевременна, и особенно потому, что на протяжении жизни одного только поколения мир уже вторично охвачен войной.

Мануэл Мансарт был удивлен, узнав, что конференция состоится на северной оконечности Манхэттена в Монастыре — в этой великолепной сокровищнице произведений французского средневекового искусства, собранных Джорджем Барнардом и подаренных Рокфеллерами Нью-Йоркскому музею изящных искусств. Благодаря содействию судьи Мансарта, как члена совета директоров музея и человека, весьма влиятельного и уважаемого, в одном из помещений Монастыря, закрытом для публики и специально отведенном для этой цели, было намечено провести собрание примерно сотни делегатов, представляющих цветные народы мира. Они собирались «обсудить вопрос о своем отношении к нынешней войне и к ее последствиям». Это было все, что мог сказать отцу Ревелс, и Мансарт не расспрашивал его больше ни о чем.

В полдень без излишнего шума собрались делегаты. Каждому из них был вручен список участников, который по окончании конференции подлежал возврату. Присутствовало двадцать три делегации; в некоторых из них, например в делегациях из Африки, Индии и Китая, было по четыре представителя, от Южной Америки и Японии — по три; американские негры были представлены двумя делегатами; семь стран прислали только по одному представителю. Каждый делегат числился под определенным номером, указанным на значке, который красовался у него на груди. Лишь у одного из делегатов не было никакого номера. Он сидел на председательском месте, несколько отодвинувшись назад, чтобы находиться в тени. Он был невелик ростом, худощав, в белом тюрбане. Его глубоко запавшие глаза смотрели печально. Говорил он тихим, четким и приятным голосом. Открывая заседание, он, не тратя времени на церемонии, обратился к собравшимся: