Цветные миры - [47]

— Прекрасная, но пустая затея! Если у вас будет жалкая мелочная лавка, то вы едва заработаете на жизнь. Если же она станет давать вам приличный доход, домовладелец повысит арендную плату; если вы справитесь и с этим препятствием, то крупные бакалейные фирмы заставят вас продать им вашу лавку.

— Ну а если я откажусь продать?

— Безусловно, продадите, иначе они вас раздавят. Но не верьте мне на слово. Попробуйте сами, Возьмитесь за это дело! Я позабочусь о том, чтобы оптовики предоставили вам кредит на пять тысяч долларов. Но говорю вам, Кармайкл: вы не понимаете, с каким миром вам придется столкнуться. Раньше мы начинали дело, чтобы служить своим ближним, делать для них что-то полезное. Все это куда-то исчезло. Все наши представления о труде, купле и продаже пошли кувырком. Раньше мы трудились для себя и для других. Сейчас мы трудимся ради заработка. Раньше мы делали вещи для их использования, а теперь делаем их для продажи. О человеке теперь судят не по его труду, а по тому, сколько он получает. Чем выше доход человека, тем выше, стало быть, его заслуги. Когда кто-то трудится ради своей личной выгоды, мы считаем, что это якобы приносит выгоду всем; иными словами: всеобщий эгоизм создает всеобщее счастье.

В наше время делать добротные товары считается невыгодным; лучше делать товары, которые быстро снашиваются и должны быть заменены новыми. Мы, бизнесмены, решительно заявляем:

«Не откладывайте сбережений, тратьте больше! Сбереженный цент — потерянный цент. Израсходованный цент помогает бизнесу, и не важно, чей это бизнес. Благоразумнее иметь долги, чем сбережения; сбережения годятся лишь на то, чтобы их тратить.

Платите, приходя к нам, а не уходя от нас.

Ничего не чините: выбрасывайте и покупайте новое. Не накладывайте заплат, не зашивайте, не штопайте.

Живите в долг, надеясь на будущее.

Гоните вон из дома лудильщика, сапожника, чинящего обувь, портниху, перешивающую старье!

Долой скупых!

Жить по-современному — значит покупать и продавать».

Массовое производство стандартных вещей насилует и подавляет нас, придает нам жалкую, безвкусную одинаковость. Мы лишены возможности выбрать для себя фасон одежды или обуви, марку автомашины, качество или цвет ткани.

Частная инициатива, скованная массовым производством и монополиями, делает нашу жизнь унылой и серой, и общественные здания в наших городах постепенно уступают свое место конторам, где покупают и продают товары, верное, где покупается, продается или уничтожается право собственности на эти товары, на землю и труд людей.

Помните, как пало перед капищем нефтяной спекуляции замечательное по красоте здание церкви на Пятой авеню? Вы слышали о том, что будет продан крупный мюзик-холл, чтобы очистить место для здания компании, ведущей торговлю колониальными товарами между Вест-Индией и Новой Англией? Или о том, что огромный вокзал в Нью-Йорке будет служить не только как железнодорожный центр, но и как место для международных торговых сделок?

Раньше мы готовили еду фунтами и на собственный вкус; теперь мы готовим ее тоннами и приправляем соломенной трухой.

Свои прибыли мы тратим не на улучшение качества продукции, а на вранье о ней в крупных иллюстрированных журналах, причем в таком масштабе, что никто уже не в силах перед ним устоять.

Наши новости — это реклама о продаже товаров. Наше искусство служит рынку, наша наука — накоплению капитала, а наша религия — доходам. Изобретения и патенты существуют не для облегчения жизни людей, а для того, чтобы богатство сосредоточивалось в руках немногих.

Политика — это деньги, выборы — купля и продажа…

Да что толку говорить об этом! Вы мне все равно не верите. Не верят мне и мои сыновья, и моя дочь, что живет в Чикаго. Если же они и признают факты, которые я привожу, то говорят мне: ну и что из этого? Новый век — новый мир. Так-то оно так, но этот мир куда новее, чем они воображают. Словом, действуйте. Кто знает, может быть, вы чего-нибудь и добьетесь! — закончил Тейлор.

Бакалейная лавка, открытая Джеком, имела много преимуществ. Помещалась она на тихом перекрестке, вблизи которого проживали конторские служащие среднего достатка, в двух кварталах к западу — фабрично-заводские рабочие и в трех кварталах к югу — цветные. Центр города отстоял на четыре-пять кварталов к северу, Бетти позаботилась о том, чтобы лавка была оборудована со вкусом, даже красиво. Джек приветливо встречал покупателей, и они уходили от него довольные. Товары он выбирал осмотрительно и удачно, по сходным ценам. Он не торговал лежалыми, полусгнившими продуктами. Тщательно наведя справки об отдельных клиентах, он отпускал им товары в кредит до субботней получки. После школы Джеки помогал отцу доставлять заказы на дом и благодаря этому приобрел на редкость широкий круг знакомств. Итальянцы и канадские французы делились с цветным Джеком такими сокровенными подробностями своей жизни, какие никогда не открыли бы своим соплеменникам.

Цветные сородичи Кармайкла также проявляли вполне естественный интерес к лавке, которая не ограничивала свою клиентуру только цветными, хотя и принадлежала цветному хозяину. Кроме того, владелец лавки был скорее тружеником, чем предпринимателем или коммерсантом. Сама лавка превратилась в место, где толковали о работе и зарплате, о способах объединения неорганизованных рабочих. Джек располагал обширными сведениями на этот счет о Западе к Юге. Значительную часть своего свободного времени проводила в лавке и Бетти; те из покупателей, кому не по карману было идти к врачу, часто обращались к ней, как к профессиональной медсестре, за советом. Кроме того, живущим по соседству клеркам нравилось покупать в приличной лавке, где они могли чувствовать себя в социальном отношении выше ее владельца и большинства покупателей. Из рядовых людей они как бы превращались там в «аристократов».