Цветные миры - [17]

На ферму они ехали через ту часть Франции, история которой уходила корнями в эпоху римского завоевания; по дороге осмотрели Арль и Ним к прошлись, чуть не прыгая от восторга, по историческому мосту в Авиньоне. С холма, где была расположена ферма, они увидели расстилавшееся внизу бирюзовое Средиземное море. Родители молодого француза оказались простыми и сердечными людьми. Они с нескрываемым, но вежливым любопытством задавали Мансарту множество вопросов. Замужняя сестра Вилье обрадовалась гостям; она питала глубокую привязанность к своему брату и, разумеется, проявила живейший интерес к приезжему из Америки.

Сестра Вилье охотно рассказывала о своем муже, в это время его не было долю. В первую мировую войну он служил в американской армии, сражался вместе с французами, был ранен и заслужил Военный крест. А теперь он не желал возвращаться на родину. Казалось, он испытывает против Америки какое-то странное предубежденно, непостижимое для его жены. Она с интересом расспрашивала об Америке и объяснила, что во Франции после войны молодому человеку нелегко выбиться в люди. Ее мужу недоставало знаний, соответствующих программам французской школы. Не было у него также связей и знакомств, которые могли бы открыть ему путь к карьере.

В то же время с американской точки зрения он имел вполне приличное образование и, по мнению жены, мог бы продвинуться в Америке. Заработки там большие, да и устроиться на работу легче. Ей было непонятно, почему муж не хочет ехать туда. Разумеется, она знала, что в Америке негры составляют низшую касту, но офицера и джентльмена даже в Соединенных Штатах должны были бы рассматривать как равного. Она вполне серьезно говорила об этом с Мансартом, но тот никак не мог взять в толк, в чем тут дело, пока ее муж не явился домой. У него оказалась коричневая кожа.

Характерно, что никому и в голову не пришло упомянуть об этом факте, игравшем, по мнению Мансарта, решающую роль. Это объясняло, почему молодой супруг не желал вернуться на родину; он, конечно, понимал, хотя и не старался внушать это жене и ее родителям, что ему нечего рассчитывать на карьеру в Америке. Это был коренастый, крепко сколоченный мужчина лет тридцати пяти с красивым, несколько хмурым лицом. В его манере держать себя сказывалась какая-то неуравновешенность и нервозность. При виде Мансарта он был так нее поражен, как и сам Мансарт при взгляде на него.

За границей перед американскими неграми всегда возникает вопрос о том, как вести себя друг с другом. Разумеется, в отсутствие белых они без особого труда находят общий язык. Но как быть, если они встречаются в непривычной для них обстановке? Этот цветной — муж француженки, единственной дочери в семье, а он, Мансарт, — негритянский педагог, оказавшийся во Франции в качестве туриста. Проявить ли им дружеское взаимопонимание или игнорировать друг друга? А может быть, есть какой-то третий путь? Мансарт постарался выказать доброту и чуткость. Но молодой цветной реагировал на это без особого энтузиазма. На вопросы он отвечал отрывисто и сам не пытался завязать беседу. В общем, возникло довольно неловкое положение.

Однажды Мансарт сделал попытку к сближению.

Он случайно наткнулся на зятя Вилье, когда вместе со своим другом осматривал породистых коров и бескрайние поля пшеницы.

— Вы не думаете о возвращении в Америку? — спросил его Мансарт.

— Нет, — коротко ответил тот.

— А дома давно не были?

— Да.

— Не сочтите за навязчивость, но я хотел бы сказать, что в Америке произошли перемены. В расовых взаимоотношениях наблюдается прогресс, и сейчас у негра больше возможностей преуспеть.

— Вы подразумеваете — преуспеть как негру? А я не негр. Я француз и намерен остаться нм. Но я открою вам свои планы. Я собираюсь уехать в Африку.

Мансарт удивился.

— В Африку? Ну что ж, прекрасно! Я… я рад, что вам пришла в голову такая мысль.

— О, я имею в виду не ту Африку, которая у вас на уме. Я не поеду на побережье, где свирепствует лихорадка, чтобы работать там, как какой-то «черномазый». Я буду чиновником французской гражданской администрации, а может быть, поступлю на военную службу во Французской Западной Африке. Там я вложу в дело все свои деньги. У меня будут слуги и рабочие, я буду жить, как джентльмен. Мне как-то довелось побывать в Африке, и я знаю, как там живут белые и какие у них возможности. А теперь я тоже белый.

На это Мансарт ничего не ответил.

— Я вижу, вы поговорили с Джоном, — сказал, подходя, молодой Вилье. — Очень рад. Мне бы хотелось, чтобы вы постарались повлиять на него. Признаюсь, я не вполне его понимаю. Я еще могу понять его нежелание вернуться в Америку. Тут он, возможно, и прав. Мне достаточно хорошо известно положение американских негров. Но скажите на милость, что ему надо в Западной Африке? Это же сущий ад, там жара, лихорадка, москиты… Конечно, его соблазняют некоторые заманчивые стороны жизни в колониях. Если ему удастся заполучить тепленькое местечко и если притом ему хочется бездельничать до конца дней своих, покрикивая на слуг, что ж, пусть себе живет на здоровье, но я ума не приложу, как можно шить без искусства и литературы, не имея возможности выражать свое отношение к миру. Просто не представляю, как бы я жил среди этих бедняг — невежественных, больных, лишенных всякой надежды. Судя по всему, его это устраивает. Но моя сестра, я уверен, не выдержит такой жизни.