Цвета параллельного мира - [4]
Остаётся немногое: ходить по камере из угла в угол, если «мебель» позволяет (обычно это пять маленьких шагов в одну сторону), заниматься спортом (если можно назвать «спортом» упражнения в помещении, в которое почти не попадает свежий воздух) или просто сидеть и думать… Лично меня спасала йога, медитация, мечты о будущем и длинные «пешие прогулки».
Но это — днём. Самое интересное в ШИЗО начинается ночью. Согласно ПВР, матрас, как и другие постельные принадлежности, заключенным в ШИЗО не разрешаются, вместо этого на ночь от стены отстегивается нара. Заключённые же на ней никогда не спят — спят на полу, потому что там теплее. Если на улице не тридцать и более градусов тепла, то ночью вас ждёт отличное приключение под названием «Попробуй поспи». Мало того, что спать придётся на досках, что тяжеловато с непривычки, главное — холод редко даст вам уснуть более чем на тридцать-сорок минут. Проспав полчаса (зависит от температуры в камере), вы проснётесь от озноба и осознаете, что больше спать не можете, а также очень быстро уясните, зачем на «шмоне» с вас сняли все теплую одежду! Инстинкт выживания безошибочно подскажет вам: если невозможно поднять температуру окружающей среды, нужно поднять хотя бы температуру собственного тела, и вы начнёте делать упражнения из школьного курса физкультуры, чтобы хоть немного разогнать кровь по окоченевшим конечностям. Если вы успешно справитесь с этой задачей, то сможете поспать ещё полчаса. Чередовать спорт со сном вам придётся до самого подъёма, когда на завтрак баландёр принесёт вам горячего (если повезет) чайку и миску каши.
С течением времени набираешься опыта: заходя в камеру, заклеиваешь окно туалетной бумагой (хотя нет свежего воздуха, зато теплее), находишь места, где спать удобнее всего (я высчитывал их по стертости краски на полу: где краска самая стёртая, там и нужно ложиться спать, ведь это говорит о том, что там спали многие до меня), заправляешь брюки в носки, чтобы уберечь крупицы тепла, делаешь из своих тапочек и свитков туалетной бумаги отличную подушку.
В любом случае, проснетесь вы разбитым, и весь день вам будет хотеться спать. Наконец, поддавшись этому желанию, вы приляжете на пол, и контролер с радостью напишет на вас акт о нарушении. (Еще не забыли? Спать днем запрещено!) А через несколько дней откроется дверь, и вам сообщат: «Такого-то числа в таком-то часу осужденный такой-то спал на полу камеры номер такой-то штрафного изолятора, чем нарушил пункт такой-то Правил внутреннего распорядка». И предложат расписаться за очередные десять суток. Особым шиком у ментов считается принести такую бумагу в последние часы, даже минуты, до освобождения, когда ты уже наперед смакуешь, как вот-вот попьёшь в отряде горячего кофе с шоколадкой и будешь спать эту ночь в тёплой и мягкой постели.
Сколько же можно держать заключенного в штрафном изоляторе? К 2008 году этот срок составлял пятнадцать суток. Потом с очередной волной «гуманизации» его снизили до десяти, но де-факто это ничего не изменило, так как речь идет о «одноразовом» наказании, за одно нарушение. А за «нарушения в ШИЗО» узника могут содержать там сколь угодно долго. «Спит на полу» — не единственный повод. В каждом лагере своя типичная отписка, которая стряпается на арестованного, чтобы продлить его срок в ШИЗО. Где-то это «не произвел уборку», где-то — «расстегнутая пуговица»…
Никогда не забуду, как в ИК-17 в Шклове, где я попал в ШИЗО через два часа после того, как приехал в колонию, решил: ну, сейчас не дам им повода, буду делать все по уставу! Не будет к чему придраться, и выпустят через десять суток! Крошечной тряпочкой вычистил всю камеру: убрал паутину, пыль, грязь, даже в тех местах где, уверен, их не убирали с момента сооружения барака. Вечерняя проверка. Открываются двери. В тесную камеру буквально врываются сразу три контролёра и ДПНК, и начинают остервенело мотать головой по сторонам, проводить руками по полкам, рёбрам нар, батареям, столику, наклоняться, забираться под столик и чуть не на четвереньках ползать, выискивая пыль и хоть какую-нибудь частичку грязи. Все тщетно — камера «сверкает». Тогда один из контролеров, тот, который перед этим проводил рукой по полке, на которой частично облупилась старая краска, нажал рукой и растер ее, частички краски остались на его руках:
— О! А вот и пыль! Составляем на тебя документ!
Что я им ответил, уже не помню. Но тот случай окончательно похоронил веру в то, что политзаключенному в зоне можно «жить-чтобы-тебя-нет-трогали».
Другой случай с ИК-9 (Горки). Парень, который знал, что менты на него злы и скорее всего захотят продлить ему срок пребывания в ШИЗО, намеренно вёл себя примерно — застёгивал клифт на последнюю пуговицу, не спал днём и так далее. И вот очередной день. Прошёл обед. Несколько парней, сидевших с ним в хате (он был не один), разлеглись на полу и «дают храпака». Открывается дверь, в хату заходит ДПНК. На тех, кто спит, он не обращает никакого внимания. Между ним и «примерным зеком» происходит такой разговор:
— А ты чего не спишь?
— А я не нарушаю распорядок дня!
В данной брошюре рассматривается история зарождения, становления, упадка, а также особенности доктрины «Муджахидин Хальк» — Организации моджахедов иранского народа (ОМИН).
Годы Первой мировой войны стали временем глобальных перемен: изменились не только политический и социальный уклад многих стран, но и общественное сознание, восприятие исторического времени, характерные для XIX века. Война в значительной мере стала кульминацией кризиса, вызванного столкновением традиционной культуры и нарождающейся культуры модерна. В своей фундаментальной монографии историк В. Аксенов показывает, как этот кризис проявился на уровне массовых настроений в России. Автор анализирует патриотические идеи, массовые акции, визуальные образы, религиозную и политическую символику, крестьянский дискурс, письменную городскую культуру, фобии, слухи и связанные с ними эмоции.
В монографии осуществлен анализ роли и значения современной медиасреды в воспроизводстве и трансляции мифов о прошлом. Впервые комплексно исследованы основополагающие практики конструирования социальных мифов в современных масс-медиа и исследованы особенности и механизмы их воздействия на общественное сознание, масштаб их вляиния на коммеморативное пространство. Проведен контент-анализ содержания нарративов медиасреды на предмет функционирования в ней мифов различного смыслового наполнения. Выявлены философские основания конструктивного потенциала мифов о прошлом и оценены возможности их использования в политической сфере.
Водка — один из неофициальных символов России, напиток, без которого нас невозможно представить и еще сложнее понять. А еще это многомиллиардный и невероятно рентабельный бизнес. Где деньги — там кровь, власть, головокружительные взлеты и падения и, конечно же, тишина. Эта книга нарушает молчание вокруг сверхприбыльных активов и знакомых каждому торговых марок. Журналист Денис Пузырев проследил социальную, экономическую и политическую историю водки после распада СССР. Почему самая известная в мире водка — «Столичная» — уже не русская? Что стало с Владимиром Довганем? Как связаны Владислав Сурков, первый Майдан и «Путинка»? Удалось ли перекрыть поставки контрафактной водки при Путине? Как его ближайший друг подмял под себя рынок? Сколько людей полегло в битвах за спиртзаводы? «Новейшая история России в 14 бутылках водки» открывает глаза на события последних тридцати лет с неожиданной и будоражащей перспективы.
Книга о том, как всё — от живого существа до государства — приспосабливается к действительности и как эту действительность меняет. Автор показывает это на собственном примере, рассказывая об ощущениях россиянина в Болгарии. Книга получила премию на конкурсе Международного союза писателей имени Святых Кирилла и Мефодия «Славянское слово — 2017». Автор награжден медалью имени патриарха болгарской литературы Ивана Вазова.
Что же такое жизнь? Кто же такой «Дед с сигарой»? Сколько же граней имеет то или иное? Зачем нужен человек, и какие же ошибки ему нужно совершить, чтобы познать всё наземное? Сколько человеку нужно думать и задумываться, чтобы превратиться в стихию и материю? И самое главное: Зачем всё это нужно?
Память о преступлениях, в которых виноваты не внешние силы, а твое собственное государство, вовсе не случайно принято именовать «трудным прошлым». Признавать собственную ответственность, не перекладывая ее на внешних или внутренних врагов, время и обстоятельства, — невероятно трудно и психологически, и политически, и юридически. Только на первый взгляд кажется, что примеров такого добровольного переосмысления много, а Россия — единственная в своем роде страна, которая никак не может справиться со своим прошлым.