Цвета параллельного мира - [19]

Но, как и в земной жизни, в греческой мифологии обязательно найдется белая ворона, «деструктивный элемент», способный разрушить вековечный порядок. В нашем случае это либо тот, кто из самоуверенности и тщеславия заявит, что он равен богам и ничуть их не боится, либо тот, кто из стремления к справедливости потребует общественного равенства. И то и другое по тогдашним меркам — страшное кощунство. Любой бунт, будь то восстание масс, защищающих свои права, либо частная инициатива низкородного властолюбца, взявшего «не по чину», подлежит усмирению, а сам инсургент — наказанию. Однако сам факт наличия подобных сюжетов в древнегреческой мифологии свидетельствует о неистребимом, идущем сквозь века стремлении человека сбросить ярмо угнетения и несвободы в реальном мире, каким бы божественным ореолом это ярмо не осенялось.

В древнегреческой мифологии, таким образом, мы без труда находим события и персонажей, не признающих верховную власть богов и их родственников-полубогов, являвшихся, обычно, земными правителями. Рассмотрим самые характерные мифы этой тематики.

СЫНОВЬЯ АЛОЭЯ

От и Эфиальт — сыновья Алоэя, рожденного, в свою очередь, от Посейдона и Канаки. Два этих сына были горды и не желали подчиняться никому. С детства они были храбрыми и сильными, отличаясь при этом необычайным ростом. Свое противостояние с богами они начали с того, что сковали цепями и заключили в темницу Ареса, бога войны. В темнице Арес томился долгих 30 месяцев, пока его не освободил Гермес.

Осмелев, От и Эфиаль стали грозить остальным богам:

— Дайте нам только возмужать, мы нагромоздим одна на другую горы Олимп, Пелион и Гессу, взойдем к вам и похитим у вас Геру и Артемиду!

Ответом на эти, уже нешуточные, угрозы, стали стрелы Апполона, пронзившие бунтарей. Отметим особо — сыновья Алоэя были из числа смертных.

От и Эфиальт умерли сравнительно быстро, и поэтому, как увидим позже, по сравнению с другими непокорными им еще повезло.

АРАХНА

Арахна — лидийская ткачиха, чьи работы славились на всю округу. Однажды, в пылу тщеславия, она заявила:

— Пусть приходит сама Афина-Паллада состязаться со мной! Не победить ей меня.

Афина явилась к Арахне под видом сгорбленной старухи, но прежде чем наказывать ткачиху, решила попробовать обойтись воспитательными мерами, а именно посоветовала Арахне состязаться лишь со смертными и поскорей молить Афину, чтобы та простила её надменные слова. Арахна не вняла совету старухи, грубо пресекла ее и лишь посетовала: «Чего же Афина не идет?» Тогда богиня приняла свой истинный образ. Нимфы и лидийские женщины тут же склонились перед Афиной и славили ее. Но не такова была Арахна — она проигнорировала богиню, не воздав ей ни малейшей почести, и только настояла на скорейшем начале состязания. Обратим внимание: судей на нем не было, они не избирались и не были назначены, хотя, казалось бы, куда в этой ситуации без них.

Афина сплела полотно с изображением своего с Посейдоном спора за власть над Аттикой. А по углам полотна она изобразила, как боги карают людей за непокорность (прозрачный намек). Арахна, в свою очередь, выткала на полотне сцены из жизни богов, где, однако, боги были представлены одержимыми человеческими страстями (а именно такими боги, заметим, и были на самом деле) и вообще без должного к ним уважения. Отмечается, работа Арахны по совершенству ничуть не уступала работе Афины. Что же делать богине? Как быть? Признать свое поражение? Конечно, это было немыслимым. Решение Афины было простым, как вертикаль власти. Она ударила Арахну челноком, а полотно лидийской ткачихи разорвала. Не вынеся позора, Арахна свила веревку, сделал петлю и повесилась. Однако мстительной Афине даже такой исход показался недостаточно назидательным. Она достала Арахну из петли, оживила и превратила в паука, обрекая, тем самым, на пожизненное занятие ткачеством.

Весь этот миф — просто-напросто квинтэссенция вопиющей несправедливости, основанной на «природном» неравенстве. Посудите сами, Арахна, вызвав Афину на честный поединок, рассчитывала на то, что и между богами и людьми должны быть единые для всех «правила игры», и что и ей, смертной, может достаться победа, если объективно она одержит верх. Такой взгляд на вещи предполагает большое доверие к сопернику, игру «на честность», ведь, вспомним, даже судей на состязании не было. Таким образом, поступок Афины выглядит вероломным и предательским, что, впрочем, саму Афину ничуть не смутило. Богиня доступно показала и Арахне, и всем окружающим, что она не Руссо и не Вольтер, и принцип равенства всех перед законом чужд ей в принципе. Зато вполне приемлемо «право сильного». Ведь, применив насилие в случае, когда ее соперница, как минимум, не проиграла, Афина подчеркнула изначальное, «неоспоримое» неравенство богов и смертных, в связи с которым вторые не могут рассчитывать даже на малейшую толику справедливого отношения со стороны первых. Этот миф всем своим содержанием как бы утверждает: «Будь ты хоть семи пядей во лбу, будь ты хоть сто раз прав, боги все равно могут растоптать тебя просто потому, что они — боги».