Цвет страха - [7]

— И кто-то был моим отцом.

— Вполне вероятно, — признал мастер Синанджу.

— Я хочу узнать, кто эти люди и почему они оставили меня на пороге приюта для сирот.

— Ерунда! Мало тебе знать, что тебя бросили? Представь, что ты поймал попутку, а потом водитель вдруг остановил машину и вышвырнул тебя на обочину. Неужели ты захотел бы посвятить всю свою жизнь поискам этого подонка и выяснению подробностей его биографии?

— Это совсем другое.

— Ничего подобного. Люди, которые произвели тебя на свет, выбросили тебя на помойку, будто сломанную куклу. Можно ли представить себе более грязное и нечестивое деяние?

— Я хочу знать причины их поступка, ведь именно он предопределил мою дальнейшую судьбу. Если бы я не остался сиротой, то, глядишь, не стал бы полицейским, не пошел бы служить в морскую пехоту и не попал бы во Вьетнам. Если бы не Вьетнам, я бы не встретился с Макклири, который прижал меня к ногтю и дал Смиту возможность повесить на меня то убийство. Смит решил, что если я сирота и у меня нет родителей, то мне прямая дорога в КЮРЕ. Подумай сам, как сложилась бы моя жизнь, если бы я не столкнулся со Смитом.

— Но тогда бы ты не повстречал меня. — Мастер Синанджу бросил на рассерженного ученика выжидательный взгляд. Очень уж многое связывало этих людей.

Римо заколебался.

— Я всего лишь хотел жить как все нормальные люди.

— И обрел жизнь, весьма незаурядную. Доселе ни одному белому человеку не выпадало такого счастья. С тех пор как из туманных пещер вышел первый мастер Синанджу, только мои предки считались достойными изучать это искусство, сияющий источник всех боевых искусств и лучшее из них. Только корейцы, самые совершенные создания, когда-либо населявшие Землю. Ни одного белого. Ты — первый. И ты несчастлив?

— Я не хотел становиться ассасином, не хотел убивать.

Чиун проделал головокружительный пируэт и, внезапно замерев на месте, окинул ученика торжествующим взглядом.

— Ты не просто убийца! — воскликнул он. — Ты — воин Дома Синанджу! Лучший на все времена!

— Я больше не хочу быть убийцей. Я хочу обрести себя.

— Тебе не надо обретать себя, Римо! Отныне ты принадлежишь Синанджу!

— Ты говоришь так, будто я — очередной экземпляр какой-нибудь коллекции.

— Ты — белый мастер Синанджу! Узнав о том, что я взял ученика презренной белой расы и вырастил из него человека, лишь немногим уступающего корейцам, мои предки преисполнились бы гордости... — Чиун запнулся и добавил: — Впрочем, лишь после того, как перестали бы бранить меня за то, что я понапрасну растратил свой талант. Но времена были трудные, в современном мире достойных клиентов не нашлось, и я был вынужден принимать самые унизительные предложения. Я подобрал белокожего найденыша и сделал из него мастера Синанджу. Мне нет равных!

— Хватит! Я ухожу из КЮРЕ. И не хочу больше быть ни ассасином, ни контрассасином.

— Не смей произносить в моем присутствии эти кошмарные слова!

— Я отправляюсь на поиски родителей. А там будь что будет.

Чиун пронзил его острым взглядом.

— Ты всегда принимал жизнь такой, какая она есть. Стоит ли менять свои взгляды?

Римо промолчал.

— Согласен ли ты поехать со мной в Виргинленд?

— В Виргинию, — поправил Римо.

— Значит, решено.

— Минутку! Я ничего не обещал. Я бастую. К тому же грядет День поминовения павших. Всенародный праздник.

На сей раз Римо успел заметить палец Чиуна, стрелой метнувшийся к его лбу. Он шагнул вперед, как бы подставляя себя парализующему удару, но в самый последний миг пригнулся и с такой ловкостью скользнул в сторону, что мастер Синанджу едва не проткнул ногтем белоснежную стену спальни.

Восстановив равновесие, Чиун сцепил руки и спрятал их в широких рукавах кимоно. На его старческом морщинистом лице мелькнуло удовлетворение.

— Похоже, не все мои уроки прошли даром, — пробормотал он раздумчиво. В голосе его угадывалось нечто вроде отеческой гордости.

Устроившись в кресле самолета, Чиун сказал:

— Слушай внимательно. Нам предстоит подавить внутренний мятеж. Это трудная задача, гораздо труднее, чем остановить войну между народами разных стран.

— По-моему, до новой гражданской войны дело еще не дошло.

Самолет стоял на посадочной полосе бостонского аэропорта «Логан», и пассажиры потихоньку поднимались на борт. В салоне появился толстяк с бакенбардами. На нем была голубая форма союзных войск.

Стюардесса преградила ему путь.

— Сэр, вам придется сдать свое оружие, — сказала она, указывая на кобуру, свисавшую с плеча пассажира.

— Это всего лишь копия старинного пистолета «драгун», — заспорил толстяк, произнося слова с гнусавым акцентом, какого Римо никогда не слышал на улицах — только из уст комедиантов, изображавших жителей Новой Англии. Он заряжается черным порохом и разрешен законом.

— Тем не менее, это огнестрельное оружие, и вы обязаны его сдать.

«Солдат» неохотно отдал ей пистолет вместе с кобурой и портупеей и, помрачнев, протиснулся по узкому проходу и занял кресло по другую сторону от мастеров Синанджу. Золотые пуговицы мундира с трудом сдерживали напор его тучного брюха.

— Похоже, еще один доброволец, — вполголоса заметил Римо.