Цвет надежд - зеленый - [37]

– Какую работу? Неужели ты согласился выступать в парке?

– Нет, нет, хозяюшка, конечно, нет, – снова вмешался Пружина. – Я же знаю, что вам это не по душе. Нет. Просто он сменит работу. Теперь он будет продавцом, ничего позорного в этом нет. Будет продавать гардины и драпировки. Ему необходимо сменить обстановку. Стоять за прилавком – совсем не то, что строгать доски в какой-то вонючей мастерской, простите за грубое слово. Вот и все.

– Вы так полагаете?

Ингрид была в ярости. Но Пружина был не из тех, кто легко сдается.

– Все, клянусь вам. И ему будут хорошо платить за это. Пятьсот крон в день. Что вы на это скажете?

– Кто это платит продавцу пятьсот крон в день?

– Лучшая фирма в городе. Универмаг Шабрена.

Ингрид фыркнула.

– И они будут платить пятьсот крон в день? Этого не может быть. Вы лжете!

– Ни в коем случае. Это совершенно особая работа. Они организуют Зеленую неделю, она продлится четырнадцать дней.

Ингрид обернулась к мужу:

– И ты согласился быть там продавцом?

Он угрюмо кивнул.

– Но как же ты не понимаешь?... А что ты намерен делать потом?

– А потом у него будет другая работа. Ангажементы потекут рекой. Вы, хозяюшка, можете гордиться таким мужем. Мы хотели отметить это событие... выпить в баре по кружечке пива. Вам даже трудно представить себе, как после таких переговоров человека мучит жажда.

Для пущей убедительности Пружина покашлял и с гордостью оглядел всех:

– Это только начало. Куй железо, пока горячо.

– Кто имеет дело с огнем, легко может обжечься, – заметил дедушка.

– Густафссону это не грозит. Ему вообще нечего бояться. Зачем ему тратить свою жизнь на эту мастерскую за такие жалкие гроши? Нет, от мастерской мы откажемся.

Но это не входило в планы Густафссопа, Эту неделю он собирался доработать в мастерской до конца.

«Не хочет подводить людей, – объяснил он. – Они к нему хорошо отнеслись. Этого забывать нельзя».

– Ну ладно, – великодушно разрешил Пружина. – Но по маленькой кружке пива мы все-таки выпьем. Я угощаю. У меня там кредит.

Дедушка слушал молча. Он мог и на этот случай найти подходящую поговорку, хотя вообще неохотно высказывал свое мнение. Он был слишком стар, чтобы ему могли нравиться все эти модные штучки: оглушающая музыка, хриплые певцы, мятые брюки, хрустящий картофель, пиво в жестянках... ему многое не нравилось. Но он видел, что другим это нравится, и порой сомневался в собственной правоте.

Однако на этот раз дедушка счел, что он должен высказать свою точку зрения.

– Послушай, Пер, – сказал он. – В мастерской у тебя честная работа. Там можно работать долго, может, всю жизнь. В труде столяра люди нуждаются от колыбели до гроба. Две недели за прилавком пролетят быстро. По-моему...

Пружина не боялся, что слова старика подействуют на Густафссопа, но на всякий случай решил подавить любое сопротивление.

– Что, по-вашему, дедушка? – нахально перебил он.

– Не по душе мне эта затея.

– Оставьте. Густафссон не ребенок.

Густафссона продолжали точить угрызения совести.

– Да, да. Нечего меня опекать. Это вам нравится, а это – нет... Пусть хоть раз я сам выберу то, что нравится мне.

Ингрид взмолилась:

– Пер, милый! Эти две недели в универмага могут оказаться для тебя очень трудными. Разве все дело только в деньгах?

– А ты думаешь, на фабрике мне легко? Думаешь, я не вижу, как на меня глазеют исподтишка. Я знаю, что говорят у меня за спиной.

– Что именно?

– Ну... я, правда, этого не слыхал... но и так ясно, что они все время перемывают мне кости. И пишут на стенках всякие стишки.

Никто не успел спросить, что за стишки, как он снова заговорил:

– И кроме того, я уже дал согласие директору универмага поработать у них в отделе гардин.

Пружина сразу вспомнил о контракте. Он вытащил из кармана визитную карточку Шабрена и помахал ею в воздухе.

– Да, да! У нас есть даже письменная договоренность.

– Директор сказал, что он полагается на меня, – добавил Густафссон.

– Он такой благородный человек, – поддержал его Пружина. – Нам и не нужен был этот контракт.

– Но он настоял, чтобы контракт был подписан. Вдруг с ним что случится. А сейчас, простите, нам пора!

Он подхватил Густафссона под руку, и они ушли.

Ингрид была не из тех, кто любит жаловаться. Но сейчас ей хотелось плакать, она проглотила ком, сдавивший ей горло, глубоко вздохнула и повернулась к дедушке.

– Не понимаю, как он мог согласиться. Не надо было мне уходить из дому. Будь я здесь, его никто бы не уговорил.

– Черт проповедует только тем, кто его слушает, – ответил дедушка.

Ингрид уже успела утереть слезы, когда дверь отворилась и в квартиру вошла Грета.

– Где папа?

– Скоро придет. А в чем дело?

– Я принесла ему цветы. У одной девочки из нашего класса отец садовник. Я его даже не знаю, но он прислал цветы для нашего папы.

Она освободила от бумаги небольшой букет тюльпанов.

– Мама, куда бы их лучше поставить? Давай поставим возле его места... А почему у вас такой странный вид?

20

Крупный универмаг похож на общество, в нем тоже есть правящие и подчиненные, своя иерархическая лестница. Человек карабкается по ней и все время над ним кто-то есть, пока он не достигнет самой высокой ступеньки, и тут обнаруживается, что там дуют свирепые ветры, а над ним по-прежнему кто-то есть и имя этому – Общественность.