Цвет черёмухи - [12]

— Я по этой дороге грибы собираю. Да, я умею грибы собирать! Тут очень много рыжиков и маслят, — оборачивая лицо к Егору, говорила Надя.

Егор шёл за креслом, толкая его.

— Мне так хорошо никогда не было, — призналась Надя. — Смотрите! — Она показала пальцем на огромную, наверное, столетнюю ель. Под её шатром словно ковёр расстелили сплошь из ландышей. Даже не доходя до места, чувствовался нежный их запах.

Егор сделал Наде букетик и перевязал его травинкой.

— Мы, наверное, далеко от дома? — спросила Надя.

— Ты устала? — Егор перешёл на "ты" нарочно внезапно.

— А ты? — нерешительно произнесла Надя.

— Я нет.

— И я нет…

— А хочешь, мы вот на этой полянке остановимся, и я тебя порисую?

— Нет! Сегодня я хочу просто гулять! Без тебя я ведь не могла бы так далеко уехать. А правда, хорошо называть друг друга на "ты"? Тебе нравится?

— Очень!

— И мне! Ты нарочно перешёл на "ты". Я это сразу поняла! Можно я буду говорить? Это оттого, что я всегда мало говорила… А можно я тебе всё расскажу? Я тебе всё равно бы рассказала… Понимаешь, дело в том, что в тот день, когда меня сбила машина… И ещё вот что… Ты меня даже не спросил, а что с шофером? Меня никто об этом не спрашивает! А ведь он же отвечал! Я сразу, когда пришла в себя, сказала, что шофер не виноват!

— Почему? — Егор видел, что Надю охватывает волнение, что она хочет сказать нечто очень для неё важное. Он остановился, повернул Наденьку к себе лицом.

— Понимаешь, Егор, я знала, что встречу тебя и всё расскажу. У меня был мальчик… И мы с ним… дружили… Я его, наверное, любила. Мы целовались! И вот в тот день мы вышли из школы, и он такое мне сказал!.. Он сказал, что его заразила моя подруга. Знаешь, такие есть болезни… Ты знаешь?

— Да, конечно.

— А я ему так верила… И вообще… Я побежала от него! Мне было так ужасно… И тут машина… Ведь шофер ни при чём, когда я сама ничего не видела! Он приходил ко мне в больницу, этот шофер. Вася Павлов его зовут. Он старше меня всего на три года, а у него уже две девочки… И этот… Он тоже однажды пришёл. Он сказал: "Ты псих и шизик!" Всё, конечно, прошло. Сейчас отвратительно даже вспомнить о нём! И знаешь, Егор, вообще в школе было мало чего хорошего! Вот, например… — Она вдруг запнулась и посмотрела на Сомова умоляющим взглядом.

— Да, я слушаю.

— Что?

— Я слушаю тебя. — Сомов постарался придать голосу спокойствие и твёрдость.

— Я напрасно… Ах, Господи, зачем я?.. — Руки у Наденьки заметались по сторонам. — Отпустите меня, Егор Петрович, отпустите! Мне не надо было рассказывать! Господи, не надо было!

— Но почему?

— Почему? Потому что я кажусь вам плохой, да? Да! Да! Я вижу!

— Вовсе нет, Наденька… — Сомов взял её руки. — Вовсе нет! Тебе нужно было, ты рассказала. И никто об этом не узнает!

— Вы мне больно делаете, — сказала Надя.

Сомов разжал ладони и отпустил Наденькины руки. Сейчас он был растерян и не знал, как вести себя с ней.

— Я знаю, о чём вы думаете, — тихо сказала Надя. Лицо её стало неожиданно покорным, даже обречённым. — Вы думаете: к чему вам любовь калеки. Я знаю, вы так думаете.

— Что ты, Надя! — Сомов вскочил, захваченный врасплох.

— Ведь любят же траву или цветы? — заговорила Надя. — А ведь вот этим ландышам всё равно, что я их люблю! Правда ведь? Наверное, травой быть лучше… Я сама, Егор Петрович, я сама во всём виновата! Зачем меня не приготовили к жизни и позволили жить? Я ведь ни к чему не готова была. Это я сейчас готова… Или я просто хочу жить! Я очень хочу жить! — Она замолчала, вздохнула коротко, потом улыбнулась: — Вот всё и прошло! Пойдёмте, Егор, на пороги!

— Где это? — спросил Сомов.

— Надо пойти к реке. Вот по этой дороге в гору. Там отвесная скала. Пойдешь?

— Ты мне хотела рассказать про школу.

— Правда? Прости меня, Егор! У меня это от болезни неуравновешенный характер. А с Васей Павловым всё в порядке. И жена его приходила. Маленькая и глупая. Знаешь, Егор, я не люблю маленьких и глупых женщин. Как правило, они злые. Вот и Вася Павлов, он часто ездил ко мне! Мне кажется, он был немножко влюблён в меня… И вот как-то приехала его жена и спросила: "Что это он повадился мотаться сюда? Приворожила ты его, что ли? Всё равно ведь ты калека! Калекой и останешься!" Мы с ней вдвоём были в палате… Я её спросила, зачем же она вот так говорит? Ах, Егор, такие женщины не способны любить! Это эгоизм, а не любовь. Больше я не видела Васю. Он был хороший.

Она замолчала. Лёгкий ветерок шевелил её волосы, солнце, падавшее сквозь листья деревьев, делало её глаза прозрачно-синими. На ней была белая блузка с открытым воротом и вышивкой. И сегодня сквозь кожу на шее выделялась синяя жилка. Она спускалась к самой груди, и видно было, как она живёт, подрагивает. Надя держала ландыши, и ноготки её были розовыми. Она повернула к нему лицо:

— Ты устал?

— Нет.

— Ещё чуть-чуть! — Она улыбнулась. Теперь в её глазах светилось счастье.

"Странная", — подумал Сомов.

На верху пологой горы лес кончился. Внизу стояло их село, под горой бежала река. Надя попросила подвезти её к обрыву. Там, где гора резко обрывалась, была небольшая каменистая площадка. На ней они и остановились. Прямо под ними река с рёвом билась в валуны и разворачивала свой бег к востоку. До воды было метров двести, но шум её был слышен так, будто она бежала у них за спиной. Глядеть вниз было жутко. Там пенилась, бурлила и уносилась прочь зеленовато-синяя вода. Неожиданно Надя подъехала к самому краю обрыва. У Сомова пересохло во рту. Он хотел что-то сказать, но язык не повиновался. Кресло на велосипедных колёсах стояло на самом краю. "Она же не отъедет… Чуть шевельнётся — и всё…"