Цвет абрикоса - [28]
Увидев, что светает, Цяонян накинула платье и вышла. Она открыла двери в буфетную, собираясь накрыть стол. Юйин тоже вскочила и отправилась на кухню варить отвары и бульоны, жарить и парить, а потом Чжэньнян и студент поднялись с постели и оделись.
— Любезный братец! — сказала ему Чжэньнян. — После этой ночи моя любовь к вам не исчезла, а напротив, стала преданней. А вернусь домой, все станет по-другому.
— Сестрица! Ваш брат прост и груб. Он всю ночь топтал ваше благоуханное тело. Но это так прекрасно, что кажется фантастическим!
— Я точно цветок, сорванный ветром, точно ива с обломанными ветвями и как самая глупая девка приклеилась к вам! Но одного боюсь: скажете, что я развратна, и тогда я заслуживаю лишь презрение.
— Не говори чепухи, дорогая.
Молодые люди умылись, причесались и пошли завтракать. Цяонян расставила вино и закуски. Благодатный аромат яств разнесся по дому. Любезные друг другу молодые люди разговаривали и шутили. Чувство любви и приязни между студентом и Чжэньнян с каждой минутой крепло. Вот уж где уместно сказать:
Глава VI
Две юные девы лицезреют таинство любви,
а старшая сестра в укромном углу
сплетает объятия со студентом
Ночь, проведенная на подворье, словно фениксовой смолой скрепила любовь Чжэньнян и студента.
— Сестрица! — сказал он ей. — Порядки в доме тети строгие, и навряд ли ты всякую ночь сможешь подносить мне свое благоуханное тело. Как быть?
— Однажды нам удалось разделить изголовье. Если в сердце господина я найду отклик, дело наладится, разве не в одном доме живем?
Закончив разговор, Чжэньнян стала собираться домой, опасаясь, что матушка забеспокоится. Цяонян позвала паланкинщиков, чтобы те отвезли барышню домой.
Чжэньнян вернулась домой и, увидев матушку и сестер, сказала им:
— Была в гостях у названых сестер.
Младшие сестры промолчали — не посмели рта раскрыть, но про себя подумали: «Лишь одну ночь провела сестрица вне дома, и ее печалей как не бывало. У нее совсем иной вид и совсем другое настроение. Как бы это не навлекло на нее подозрение!»
— Тебя будто подменили. Совершенно другая! — сказала ей мать.
— Это оттого, что ушли мои печали. — И с этими словами она прошла в свою комнату.
Оставшись на подворье, студент не преминул снова сплести объятия с красотками с постоялого двора. И только тогда, когда солнце стало клониться к закату, он вернулся в усадьбу госпожи Лань.
Там уже ужинали. Студент поклонился тетке и сестрицам. Госпожа Лань обратилась к нему с вопросом:
— Дорогой племянник! Во мне всегда жило стремление повидать другие земли. Скажи мне, если сравнить область Янчжоу и Лоян, то много ли сродственного? Хотя и нельзя те земли назвать райскими, но хотелось бы мне полюбоваться тамошними пейзажами.
— Дорогая тетя! В каждой земле у людей свои обычаи и нравы, так же, как и повадки. Так же и у земель — в каждой есть такое, что непохоже, что отличает ее.
И, сказав так, он присоединился к ужинавшим. Во главе стола сидела госпожа Лань, слева — дочери, а по правую сторону — студент. Когда бокалы опустели, студент воротился в библиотеку. Сестры занялись домашними делами, потом Чжэньнян ушла к себе и легла спать. Ее печалей и тоски как не бывало — будто смыло водой, текущей на восток.[29] Переполненная воспоминаниями о ласках и объятиях студента, она предалась мыслям о любви: «Едва познав страсть мужа, я поняла одно: муж и жена — единая плоть. Но, оказывается, эта плоть может быть разная — и большая и малая. Да и в том есть разница, как долго тебя любят? Но откуда у моего двоюродного братца этот дивный талант? Просто химера то, чем он обладает! Ведь у других наверняка нет ничего похожего. Если бы сегодня я не встретила его, то не узнала бы прелестей любви. Но если бы не Юйин, не было бы этой встречи. Как я ей завидую! Но лучше об этом не сознаваться ни себе, ни другим».
Была дивная ночь — на небе во всю силу сияла луна. Вдруг ее слуха коснулась нежная мелодия флейты. Это вместе играли сестры и служанка. Пань Жолань присоединилась к ним, и вот уже четыре флейты сливали мелодию в один напев. Слушая их, Чжэньнян продолжала размышлять о любви и студенте: «Кто знает, может быть, слово «луна», которое составляет часть его имени, таит в себе разгадку его сущности? Свирель или флейта — символы его мужской ипостаси. Фамилия братца — Фын и звучит так же, как слово «феникс». Вот и складывается, что имя и фамилия моего брата могут быть истолкованы как «феникс, рожденный луной». Тогда понятно, откуда его нечеловеческая сила. Как счастлива я, зная, что между нами существует старая связь судьбы, которая не знает ни времени, ни пространства».
Мягкий весенний ветер коснулся лица Чжэньнян, и она улыбнулась этому прикосновению. Вот уж верно гласит старинное присловье:
Тем временем студент, уединившись в библиотеке, предавался размышлениям о любезных его сердцу красавицах, с коими он имел телесное общение. Он обрел то, чего так чаял, и теперь красавицы дарили ему улыбки и любовь. Мираж былых воспоминаний реял над ним, и ему вспомнилась Мяонян, которая, преисполнившись глубокой любовью, отдала ему не только золото, но и жизнь свою. Кто знал, что столь кратким будет век, отведенный ей судьбой! Перед его глазами мелькнула Айюэ. Неизвестно, где теперь она обреталась? А в этот дом, похоже, привела его сама судьба. Ведь он отправился за тысячу ли с единственной целью — повидать тетку. А что вышло? Забрел посреди дороги на постоялый двор. И каким утехам и забавам предавался он на этом самом дворе! И так в размышлениях о своих подружках, коих дарил любовью, он заснул. И вот уже во сне привиделось ему, будто он идет по саду, полному цветов. Дойдя до виноградной лозы, раскинувшейся на опорах, он увидал подле беседки из благоуханного дерева алоэ трех красавиц, играющих в мяч. Увидев юношу, они обернулись. И вот он зрит их пленительную красоту, лица — луны, и как листья ивы — извивы бровей. Глаза, точно круглые персики, и словно цветы — щечки. Чувства его всколыхнулись, сердце забилось, и ему почудилось, будто возносится он к небожителям, ибо несказанно прекрасны были девицы. Он завел с ними изысканную беседу. Старшая что-то сказала в ответ, средняя ответила ему, а младшая схватила мяч и, ревнуя к сестрам, сунула ему мяч за пазуху и повернулась лицом к стене. В тот же миг студент пробудился. «Мяч или круг — предвестник полного единения, — подумал студент. — И вправду, вначале я прибыл на постоялый двор, где встретил Юйин и сблизился с ней. Может, это и есть нить моей жизни?» Так думал наш герой-распутник, повеса и прелюбодей, и, дойдя до этого момента своих воспоминаний, он вновь преисполнился ликования. Вот уж где уместно вспомнить известное речение:
Эта книга необычна, потому что необычен сам предмет, о котором идет речь. Евнухи! Что мы знаем о них, кроме высказываний, полных недоумения, порой презрения, обычно основанных на незнании или непонимании существа сложного явления. Кто эти люди, как они стали скопцами, какое место они занимали в обществе? В книге речь пойдет о Китае — стране, где институт евнухов существовал много веков. С евнухами были связаны секреты двора, придворные интриги, интимные тайны… Это картины китайской истории, мало известные в самом Китае, и тем более, вне его.
В сборник вошли новеллы III–VI вв. Тематика их разнообразна: народный анекдот, старинные предания, фантастический эпизод с участием небожителя, бытовая история и др. Новеллы отличаются богатством и оригинальностью сюжета и лаконизмом.
Необыкновенно выразительные, образные и удивительно созвучные современности размышления древних египтян о жизни, любви, смерти, богах, природе, великолепно переведенные ученицей С. Маршака В. Потаповой и не нуждающейся в представлении А. Ахматовой. Издание дополняют вступительная статья, подстрочные переводы и примечания известного советского египтолога И. Кацнельсона.
Аттар, звезда на духовном небосклоне Востока, родился и жил в Нишапуре (Иран). Он был посвящен в суфийское учение шейхом Мухд ад-дином, известным ученым из Багдада. Этот город в то время был самым важным центром суфизма и средоточием теологии, права, философии и литературы. Выбрав жизнь, заключенную в постоянном духовном поиске, Аттар стал аскетом и подверг себя тяжелым лишениям. За это он получил благословение, обрел высокий духовный опыт и научился входить в состояние экстаза; слава о нем распространилась повсюду.
В сборник вошли лучшие образцы вавилоно-ассирийской словесности: знаменитый "Эпос о Гильгамеше", сказание об Атрахасисе, эпическая поэма о Нергале и Эрешкигаль и другие поэмы. "Диалог двух влюбленных", "Разговор господина с рабом", "Вавилонская теодицея", "Сказка о ниппурском бедняке", заклинания-молитвы, заговоры, анналы, надписи, реляции ассирийских царей.
В сборнике представлены образцы распространенных на средневековом Арабском Востоке анонимных повестей и новелл, входящих в широко известный цикл «1001 ночь». Все включенные в сборник произведения переводятся не по каноническому тексту цикла, а по рукописным вариантам, имевшим хождение на Востоке.