Цукерман освобожденный - [37]
— У Сульцбергера может сложиться другое мнение.
— К чертям Сульцбергера! Я не Сульцбергера спрашиваю. Я вас спрашиваю! А вы мне сказали следующее. Во-первых, стиль — дерьмо. Во-вторых, мысли — дерьмо. Третье, мой лучший пассаж — вот уж дерьмо так дерьмо. Вы мне сказали вот что: пусть простые смертные вроде меня даже не осмеливаются писать о вашей книге. Разве не к этому все сводится — на основании одного абзаца?
— Нет, почему же.
— Нет, почему же! — передразнил его Пеплер. Снял очки, скорчил для Цукермана ханжескую гримасу. — Нет, почему же…
— Алвин, не вредничайте. Вы ведь, в конце концов, хотели правду.
— В конце концов! В конце концов!
— Слушайте, — сказал Цукерман, — вы хотите всю правду?
— Да! — Глаза огромные, глаза навыкате, глаза на багровеющем лице пышут злобой. — Да! Но правду беспристрастную, вот чего я хочу! Да, беспристрастную, а не искаженную тем фактом, что вы написали эту книгу только потому, что смогли! Потому что использовали все шансы, которые предоставляла жизнь. А те, кто не смог, естественно, не писали. Правду, не искаженную тем фактом, что заморочки, о которых вы писали, они — мои, и вы знали это, и вы это украли!
— Я украл? Что украл?
— Я про то, что тетя Лотти сказала вашей родственнице Эсси, а та сказала вашей матери, а та — вам. Обо мне. О моем прошлом.
Ох, пора уходить!
Красный свет. Зеленый, а он так нужен, его так никогда и не будет? Цукерман — он ни критиковать больше не собирался, ни указаний давать — развернулся, собираясь двинуться дальше.
— Ньюарк! — Пеплер за его спиной выкрикнул это прямо в барабанную перепонку. — Да что вы знаете про Ньюарк, маменькин вы сынок! Я читал эту паршивую книгу. Для вас это значит есть по воскресеньям китайское рагу у Чинка. Играть индейцев-делаверов в школьном спектакле. Для вас это дядя Макс в исподнем, поливающий вечерами редиску. И Ник Эттен[38], впервые играющий за «Медведей». Ник Эттен! Кретин! Да он же кретин! Ньюарк — это негр с ножом! Ньюарк — это шлюха-сифилитичка! Ньюарк — это наркоманы, срущие у тебя в холле, поджигающие все что попало! Ньюарк — это сволочи-итальяшки, лупцующие черномазых монтировками! Ньюарк — это полное банкротство! Ньюарк — пепелище! Ньюарк — трущобы и отбросы! Заведите себе машину в Ньюарке, и тогда вы поймете, что это такое, Ньюарк! Вот тогда и сочиняйте хоть десяток книг о Ньюарке! Да за ваши радиальные шины вам глотку перережут! За дорогие часы яйца оторвут! И, забавы ради, член тоже, если беленький.
Загорелся зеленый. Цукерман направился к конному полицейскому.
— Вы! Всё ноете, что мамочка там, в Ньюарке, не вытирала вам задницу три раза на дню! Ньюарку кранты, идиот! В Ньюарке нынче орды варваров, Рим пал. Да вам-то откуда это знать, в вашем спесивом Ист-Сайде, на Манхэттене. Вы просрали Ньюарк и украли мою жизнь…
Мимо гарцующей лошади, мимо глазеющей толпы, мимо Джей Кей Крэнфорда и его съемочной группы («Привет, Натан!»), мимо швейцара в форме — в похоронное бюро.
Просторное фойе выглядело как бродвейский театр в антракте премьеры. Спонсоры и именитые горожане при полном параде, беседы журчат — словно в первом акте смех не смолкал, и шоу явно будет хитом.
Он двинулся в пустой уголок, и один из молодых сотрудников бюро тут же направился к нему сквозь толпу. Цукерман уже видел этого парня, обычно на улице, днем — он разговаривал через окно кабины грузовика с доставщиками гробов. Однажды вечером он заметил его — во рту сигаретка, галстук ослаблен, он придерживал дверь черного хода, чтобы пропустить тело. Первый, шедший с носилками, споткнулся о порог, тело в мешке покачнулось, и Цукерман подумал об отце.
По случаю прощания с Принцем Серателли молодой сотрудник бюро был в визитке и с гвоздикой в петлице. Тяжелая челюсть, атлетическая фигура, голос контратенора.
— Мистер Цукерман?
— Да?
— Могу я вам чем-нибудь помочь, сэр?
— Нет-нет, благодарю вас. Я просто пришел отдать дань уважения.
Он кивнул. А вот поверил ли — другой вопрос. Небритый Цукерман выглядел не так уж уважительно.
— Если вам так будет удобнее, сэр, уходя, вы можете воспользоваться задней дверью.
— Нет-нет. Я сейчас соберусь. Все в порядке.
Цукерман, поглядывая на дверь, ждал вместе с мафиози, отсидевшими преступниками и прочими знаменитостями. Можно было подумать, что его преследует какой-нибудь Освальд. Что он сам то ли Кеннеди, то ли Мартин Лютер Кинг. Но разве Пеплер не воспринимал его именно так? А кем был Освальд, пока не спустил курок и не попал во все газеты? Причем не на страницу с книжными рецензиями. Он что, не настолько обижен, подавлен или угнетен? Был не такой нелепый или поприличнее? Была ли его мотивация «значимее»? Нет! Ба-бах, и ты мертв. Вот и все, что значило это действо. Ты — это ты, я — это я, и за это, а не за что другое ты умрешь. Даже профессиональные убийцы, в чьей компании он сейчас находился, не так страшны. Впрочем, и оставаться в их обществе было не в его интересах. Его, небритого, в потрепанном вельветовом пиджаке, свитере с высоким воротом и стареньких замшевых ботинках, скорее можно было принять за пронырливого журналиста, а не за студента, готовящегося к выпускным экзаменам. К тому же, ожидая, пока горизонт очистится, он деловито записывал что-то на буклете похоронного бюро Фрэнка Э. Кемпбелла. Очередной писатель с «неотложными» мыслями.
«Американская пастораль» — по-своему уникальный роман. Как нынешних российских депутатов закон призывает к ответу за предвыборные обещания, так Филип Рот требует ответа у Америки за посулы богатства, общественного порядка и личного благополучия, выданные ею своим гражданам в XX веке. Главный герой — Швед Лейвоу — женился на красавице «Мисс Нью-Джерси», унаследовал отцовскую фабрику и сделался владельцем старинного особняка в Олд-Римроке. Казалось бы, мечты сбылись, но однажды сусальное американское счастье разом обращается в прах…
Женщина красива, когда она уверена в себе. Она желанна, когда этого хочет. Но сколько испытаний нужно было выдержать юной богатой американке, чтобы понять главный секрет опытной женщины. Перипетии сюжета таковы, что рекомендуем не читать роман за приготовлением обеда — все равно подгорит.С не меньшим интересом вы познакомитесь и со вторым произведением, вошедшим в книгу — романом американского писателя Ф. Рота.
Блестящий новый перевод эротического романа всемирно известного американского писателя Филипа Рота, увлекательно и остроумно повествующего о сексуальных приключениях молодого человека – от маминой спальни до кушетки психоаналитика.
Филип Милтон Рот (Philip Milton Roth; род. 19 марта 1933) — американский писатель, автор более 25 романов, лауреат Пулитцеровской премии.„Людское клеймо“ — едва ли не лучшая книга Рота: на ее страницах отражен целый набор проблем, чрезвычайно актуальных в современном американском обществе, но не только в этом ценность романа: глубокий психологический анализ, которому автор подвергает своих героев, открывает читателю самые разные стороны человеческой натуры, самые разные виды человеческих отношений, самые разные нюансы поведения, присущие далеко не только жителям данной конкретной страны и потому интересные каждому.
Его прозвали Профессором Желания. Он выстроил свою жизнь умело и тонко, не оставив в ней места скучному семейному долгу. Он с успехом бежал от глубоких привязанностей, но стремление к господству над женщиной ввергло его во власть «госпожи».
Читайте в одном томе: «Ловец на хлебном поле», «Девять рассказов», «Фрэнни и Зуи», «Потолок поднимайте, плотники. Симор. Вводный курс». Приоткрыть тайну Сэлинджера, понять истинную причину его исчезновения в зените славы помогут его знаменитые произведения, вошедшие в книгу.
В 1960 году Анне Броделе, известной латышской писательнице, исполнилось пятьдесят лет. Ее творческий путь начался в буржуазной Латвии 30-х годов. Вышедшая в переводе на русский язык повесть «Марта» воспроизводит обстановку тех лет, рассказывает о жизненном пути девушки-работницы, которую поиски справедливости приводят в революционное подполье. У писательницы острое чувство современности. В ее произведениях — будь то стихи, пьесы, рассказы — всегда чувствуется присутствие автора, который активно вмешивается в жизнь, умеет разглядеть в ней главное, ищет и находит правильные ответы на вопросы, выдвинутые действительностью. В романе «Верность» писательница приводит нас в латышскую деревню после XX съезда КПСС, знакомит с мужественными, убежденными, страстными людьми.
Что делать, если ты застала любимого мужчину в бане с проститутками? Пригласить в тот же номер мальчика по вызову. И посмотреть, как изменятся ваши отношения… Недавняя выпускница журфака Лиза Чайкина попала именно в такую ситуацию. Но не успела она вернуть свою первую школьную любовь, как в ее жизнь ворвался главный редактор популярной газеты. Стать очередной игрушкой опытного ловеласа или воспользоваться им? Соблазн велик, риск — тоже. И если любовь — игра, то все ли способы хороши, чтобы победить?
Детство проходит, но остаётся в памяти и живёт вместе с нами. Я помню, как отец подарил мне велик? Изумление (но радости было больше!) моё было в том, что велик мне подарили в апреле, а день рождения у меня в октябре. Велосипед мне подарили 13 апреля 1961 года. Ещё я помню, как в начале ноября, того же, 1961 года, воспитатели (воспитательницы) бегали, с криками и плачем, по детскому саду и срывали со стен портреты Сталина… Ещё я помню, ещё я был в детском садике, как срывали портреты Хрущёва. Осенью, того года, я пошёл в первый класс.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Повесть Израиля Меттера «Пятый угол» была написана в 1967 году, переводилась на основные европейские языки, но в СССР впервые без цензурных изъятий вышла только в годы перестройки. После этого она была удостоена итальянской премии «Гринцана Кавур». Повесть охватывает двадцать лет жизни главного героя — типичного советского еврея, загнанного сталинским режимом в «пятый угол».
В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.
Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).
Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.