Цукерман освобожденный - [35]

Шрифт
Интервал

— Какие пертурбации?

— Театрального критика собираются вышвырнуть и, возможно, книжного обозревателя тоже. Это давно назревало.

— Да?

— Вы не знали?

— Нет.

— Правда? Мне сказал мистер Перльмуттер. Он приятельствует с Сульцбергером, владельцем. Знаком со всей семьей. Они в одной общине.

Перльмуттер? Мифический лощеный папаша мифического продюсера Пате? Знаком и с Сульцбергером? Вот уж сюжет так сюжет.

— И вы решили попробоваться на это место, — сказал Цукерман.

Пеплер залился краской.

— Нет-нет, что вы! Просто это навело меня на мысль. Решил попробовать, получится ли у меня. «Буду учиться, готовиться, и, возможно, случай представится»[37]. Мне и самому странно, что после всего, через что я прошел, я не стал циником и все еще наивно верю, что мы живем в стране великих возможностей. Да и как я могу думать иначе? Я эту страну знаю вдоль и поперек. Я служил ей на двух войнах. И речь не только о популярных песенках. Всё: старое радио, сленг, пословицы, реклама, знаменитые корабли, конституция, великие битвы, широта и долгота — что угодно назовите, и если это про Америку, я знаю это назубок. И ответы в кармане мне не нужны. Они у меня в голове. Я верю в нашу страну. Почему верю? Начать с того, что это страна, где человек может, если у него хватит упорства, снова встать на ноги, даже потерпев позорное поражение. Если только не утратит веру в себя. Посмотрите на нашу историю. Посмотрите на Никсона. Экая воля к победе. У меня в книге пятнадцать страниц про этого пустышку. Или взять говноеда Джонсона. Где был бы Линдон Джонсон без Ли Харви Освальда? Торговал бы недвижимостью в гардеробе Сената.

Освальд? Алвин Пеплер упомянул Ли Харви Освальда? Вчера вечером звонивший упомянул Руби. Идиот Джек Руби, который стал святым покровителем Америки. И косвенно — Серхана. Был у нас великий вождь, Роберт Кеннеди, и этот псих, ублюдок арабский, его застрелил. Все это Цукерман записал.

Пора уходить.

Но разве тут опасно? Тут везде полицейские. Но их и в Далласе было полно, только президенту это не помогло.

Ох, неужели его, автора «Карновского», нынешнее положение в Америке сопоставимо с президентским?

— …мою рецензию.

— Да? — Он потерял нить рассказа. И пульс участился.

— Я ее начал писать сегодня в полночь.

После того как позвонил мне, подумал Цукерман. Да, да, передо мной — похититель моей матери. Конечно, это он.

— У меня не было времени коснуться собственно романа. Это просто первые впечатления. Да, понимаю, возможно, они слишком рассудочные. Я просто, когда пишу, изо всех сил стараюсь не заявить публично о том, что никакой тайны, во всяком случае для меня, не составляет. О том, что во многом эта книга — история не только вашей, но и моей жизни.

Так рецензия не на что-нибудь, а на роман Цукермана! Да, точно пора уходить. Забыть про Освальда и Руби. Если к Хемингуэю подходит лев с рецензией на «Недолгое счастье Фрэнсиса Макомбера», пора из джунглей домой.

— Я не только про Ньюарк. Само собой, лично для меня это очень много значило. Я о… всех этих затычках. Психологических, — сказал он, покраснев, — затычках хорошего еврейского мальчика. Думаю, все как-то по-своему соотносили себя с этой книгой. Отсюда и такой сногсшибательный успех. Я о том, что, будь у меня талант писателя, я бы написал «Карновского».

Цукерман посмотрел на часы:

— Алвин, мне нужно идти.

— А как же моя рецензия?

— Так пошлите ее мне.

Скорее домой, в кабинет. Пора распаковывать книги.

— Но вот, вот же она.

Пеплер достал из внутреннего кармана блокнотик на спирали. Тут же нашел нужную страницу, протянул Цукерману.

За спиной Цукермана висел почтовый ящик. Пеплер почти прижал его к нему, как и прошлым вечером. Прошлым вечером! Да он сумасшедший. И зациклен на мне. За этими темными очками, там кто? Я! Он думает, что он — это я!

Подавив порыв сунуть блокнот в почтовый ящик и уйти — свободным и знаменитым, — он опустил глаза и начал читать. Он всю свою жизнь читает. Ничего опасного в этом нет.

Рецензия Пеплера называлась «Марсель Пруст из Нью-Джерси».

— Пока что есть только вводный абзац, — объяснил он. — Но если вы сочтете, что я двигаюсь в правильном направлении, тогда сегодня вечером у Пате я это допишу. В пятницу Перльмуттер может показать текст Сульцбергеру.

— Понял.

Пеплер тоже понял, что Цукерман настроен скептически. И кинулся его убеждать:

— Книжки рецензируют люди и куда тупее моего, Натан.

На это он возражать не стал. Замечание Пеплера Цукермана рассмешило. А к смеху Цукерман относился положительно, как могут подтвердить его поклонники. И, прижатый к почтовому ящику, он посмотрел в блокнот. Одна страница его не доконает.

Почерк был меленький, вычурный, тщательный — никак не кипучий. Да и не сказать в данном случае, что стиль — это человек.


Литературное произведение — это не автобиография, однако я убежден, что литература в каком-то смысле проистекает из автобиографии, хотя связь с конкретными событиями бывает размытая, почти несуществующая. Каждый из нас, в конце концов, есть сумма собственного опыта, а опыт подразумевает не только то, какие мы в действительности, но и то, что мы воображаем наедине с собой. Писатель не может писать о том, чего он не знает, и читатель должен принять то, что писатель использует свой материал, однако опасно писать о своем непосредственном опыте: может не хватить твердости взгляда, потянуть на снисходительность, захотеться оправдать отношение писателя к людям. С другой стороны, издали пережитый опыт либо тускнеет, либо выглядит значительнее. Для большинства из нас он, слава богу, тускнеет, но для писателей, если умеют удержаться и не вываливать все, пока не переварят, все обостряется.


Еще от автора Филип Рот
Американская пастораль

«Американская пастораль» — по-своему уникальный роман. Как нынешних российских депутатов закон призывает к ответу за предвыборные обещания, так Филип Рот требует ответа у Америки за посулы богатства, общественного порядка и личного благополучия, выданные ею своим гражданам в XX веке. Главный герой — Швед Лейвоу — женился на красавице «Мисс Нью-Джерси», унаследовал отцовскую фабрику и сделался владельцем старинного особняка в Олд-Римроке. Казалось бы, мечты сбылись, но однажды сусальное американское счастье разом обращается в прах…


Незнакомка. Снег на вершинах любви

Женщина красива, когда она уверена в себе. Она желанна, когда этого хочет. Но сколько испытаний нужно было выдержать юной богатой американке, чтобы понять главный секрет опытной женщины. Перипетии сюжета таковы, что рекомендуем не читать роман за приготовлением обеда — все равно подгорит.С не меньшим интересом вы познакомитесь и со вторым произведением, вошедшим в книгу — романом американского писателя Ф. Рота.


Случай Портного

Блестящий новый перевод эротического романа всемирно известного американского писателя Филипа Рота, увлекательно и остроумно повествующего о сексуальных приключениях молодого человека – от маминой спальни до кушетки психоаналитика.


Людское клеймо

Филип Милтон Рот (Philip Milton Roth; род. 19 марта 1933) — американский писатель, автор более 25 романов, лауреат Пулитцеровской премии.„Людское клеймо“ — едва ли не лучшая книга Рота: на ее страницах отражен целый набор проблем, чрезвычайно актуальных в современном американском обществе, но не только в этом ценность романа: глубокий психологический анализ, которому автор подвергает своих героев, открывает читателю самые разные стороны человеческой натуры, самые разные виды человеческих отношений, самые разные нюансы поведения, присущие далеко не только жителям данной конкретной страны и потому интересные каждому.


Умирающее животное

Его прозвали Профессором Желания. Он выстроил свою жизнь умело и тонко, не оставив в ней места скучному семейному долгу. Он с успехом бежал от глубоких привязанностей, но стремление к господству над женщиной ввергло его во власть «госпожи».


Грудь

История мужчины, превратившегося в женскую грудь.


Рекомендуем почитать
Невозможная музыка

В этой книге, которая будет интересна и детям, и взрослым, причудливо переплетаются две реальности, существующие в разных веках. И переход из одной в другую осуществляется с помощью музыки органа, обладающего поистине волшебной силой… О настоящей дружбе и предательстве, об увлекательных приключениях и мучительных поисках своего предназначения, о детских мечтах и разочарованиях взрослых — эта увлекательная повесть Юлии Лавряшиной.



Дж. Д. Сэлинджер

Читайте в одном томе: «Ловец на хлебном поле», «Девять рассказов», «Фрэнни и Зуи», «Потолок поднимайте, плотники. Симор. Вводный курс». Приоткрыть тайну Сэлинджера, понять истинную причину его исчезновения в зените славы помогут его знаменитые произведения, вошедшие в книгу.


Верность

В 1960 году Анне Броделе, известной латышской писательнице, исполнилось пятьдесят лет. Ее творческий путь начался в буржуазной Латвии 30-х годов. Вышедшая в переводе на русский язык повесть «Марта» воспроизводит обстановку тех лет, рассказывает о жизненном пути девушки-работницы, которую поиски справедливости приводят в революционное подполье. У писательницы острое чувство современности. В ее произведениях — будь то стихи, пьесы, рассказы — всегда чувствуется присутствие автора, который активно вмешивается в жизнь, умеет разглядеть в ней главное, ищет и находит правильные ответы на вопросы, выдвинутые действительностью. В романе «Верность» писательница приводит нас в латышскую деревню после XX съезда КПСС, знакомит с мужественными, убежденными, страстными людьми.


Mainstream

Что делать, если ты застала любимого мужчину в бане с проститутками? Пригласить в тот же номер мальчика по вызову. И посмотреть, как изменятся ваши отношения… Недавняя выпускница журфака Лиза Чайкина попала именно в такую ситуацию. Но не успела она вернуть свою первую школьную любовь, как в ее жизнь ворвался главный редактор популярной газеты. Стать очередной игрушкой опытного ловеласа или воспользоваться им? Соблазн велик, риск — тоже. И если любовь — игра, то все ли способы хороши, чтобы победить?


Небрежная любовь

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Пятый угол

Повесть Израиля Меттера «Пятый угол» была написана в 1967 году, переводилась на основные европейские языки, но в СССР впервые без цензурных изъятий вышла только в годы перестройки. После этого она была удостоена итальянской премии «Гринцана Кавур». Повесть охватывает двадцать лет жизни главного героя — типичного советского еврея, загнанного сталинским режимом в «пятый угол».


Третья мировая Баси Соломоновны

В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.


Русский роман

Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).


Свежо предание

Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.