ЦРУ и мир искусств. Культурный фронт холодной войны - [13]

17 июня 1947 года советская ежедневная газета «Правда» обрушилась на предложения Маршалла как на дальнейшее развитие трумэновского «плана политического давления долларом и программы вмешательства во внутренние деладругихгосударств» [46]. Хотя СССР был приглашён Маршаллом к участию в его всеевропейской программе восстановления, это приглашение, как сказал Джордж Кеннан (George Kennan), «было неискренним и заведомо оформленным так, чтобы быть отвергнутым» [47]. Как и ожидалось, Советский Союз отказался участвовать в плане. Возможно, этот отказ был чрезмерной реакцией, но, по существу, СССР совершенно правильно воспринял гуманитарные намерения плана в связи с закамуфлированными политическими задачами. Будучи далёким от воображаемого сотрудничества с Советским Союзом, план был составлен в соответствии с целями холодной войны и давал возможность вбить клин между Москвой и зависимыми от неё режимами [48]. «Всегда была очевидной важность того, чтобы не дать коммунистам возможности совать свои руки в эти страны, - писал впоследствии участник «Плана Маршалла» Дэннис Фитцджеральд (Dennis Fitzgerald). - Всегда выдвигался аргумент, что если мы потерпим неудачу в правильном понимании условий X, Y и Z, то в данной ситуации коммунисты получат преимущество в продвижении своих интересов» [49]. Заместитель руководителя «Плана Маршалла» Ричард Бисселл (Richard Bissell) поддерживал эту точку зрения: «Даже до того как разразилась Корейская война, было хорошо понятно, что «План Маршалла» никогда не представлялся делом чистого альтруизма. Была надежда, что стабилизация экономики увеличит значение стран Западной Европы как членов НАТО, и в конечном счёте позволит им взять на себя военные обязательства для поддержки наших усилий в холодной войне» [50]. Втайне же расчёт был на то, что эти страны примут на себя и другие обязательства «для поддержки усилий в холодной войне», и для этих целей средства «Плана Маршалла» вскоре стали перекачиваться на обеспечение культурной борьбы на Западе.

5 октября 1947 года Коммунистическое информационное бюро провело в Белграде своё первое собрание. Сформированный в Москве в сентябре предыдущего года Коминформ был новой оперативной базой Сталина для ведения политической борьбы, заменившей закрытый ранее Коминтерн. Собрание в Белграде использовалось для того, чтобы бросить вызов «Доктрине Трумэна» и «Плану Маршалла», которые осуждались как «агрессивные ухищрения, призванные удовлетворить американское стремление к мировому господству» [51]. Андрей Жданов, архитектор сталинской жёсткой политики в области культуры, говорил коммунистам Западной Европы, что «если они готовы возглавить все силы, стремящиеся защитить дело национального достоинства и независимости в борьбе с попытками подчинить их страны экономически и политически, то никакой план покорения Европы не будет иметь успеха» [52]. Подобно тому, как Маршалл выбрал для произнесения своей речи интеллектуальное сердце Америки, Жданов призвал мировую интеллигенцию поставить свои перья под знамя коммунизма и пустить чернила в бой с Американской империей. «Коммунистические партии Европы добились значительных успехов в работе среди интеллигенции. Подтверждением служит тот факт, что в этих странах лучшие люди науки, искусства и литературы состоят в коммунистической партии, возглавляют прогрессивную борьбу среди интеллигенции и своей созидательной и неустанной работой привлекают всё большее число интеллектуалов к делу коммунизма» [53].

Позднее в том же месяце идеологические штурмовые отряды Коминформа собрались в Восточном Берлине на конгрессе писателей, проходившем в театре «Каммершпиль» (Kammerspiel Theatre). Пока шли «дебаты» (конечно, не являющиеся таковыми на самом деле) молодой американец с заострённой бородкой, странно напоминающий Ленина, прорвался на трибуну и схватил микрофон. Говоря на безупречном немецком, он удерживал свою позицию в течение 35 минут, превознося тех писателей, которые имели мужество высказываться против Гитлера, и показывая сходство между нацистским режимом и новым коммунистическим полицейским государством. Это были опасные минуты. Прервать заседание и испортить проведение учений по коммунистической пропаганде - поступок либо безумный, либо отважный. Или и тот, и другой вместе. На сцене появился Мелвин Ласки.

Мелвин Джон Ласки (Melvin Jonah Lasky) родился в 1920 году в Бронксе и рос под присмотром своего говорившего на идише деда, бородатого учёного человека, который растил юного Ласки на историях из еврейских легенд. Один из «лучших и подающих надежды» студентов нью-йоркского Сити-колледжа, Ласки вышел из его бурных идеологических дебатов убеждённым антисталинистом, со вкусом к интеллектуальному, а иногда и физическому, противостоянию. Он поступил на государственную службу и работал гидом при статуе Свободы, а потом стал сотрудником антисталинистского журнала Сола Левитаса (Sol Levitas) «Нью Лидер» (New Leader). Призванный на армейскую службу, он стал боевым историком Седьмой армии США, действовавшей во Франции и Германии, а потом демобилизовался в Берлине, где работал германским корреспондентом «Нью Лидер» и «Партизан Ревью» (Partisan Review - «Обзор сторонников»).