Cоветская повседневность: нормы и аномалии - [24]

На сугубо материальной основе объединились в 1924 году и студенты Ленинградского института соцвоспитания, позднее ставшего частью Педагогического института. В коммуну вошло 12 человек, которые разместились в квартире эмигрировавшего за границу профессора. Жизнь коммунаров подчинялась строгому распорядку – каждый член вносил ежемесячно в общий котел строго определенную сумму денег и должен был 8 часов в сутки слушать лекции и готовиться к занятиям, а остальное время тратить на общественную работу и сугубо культурный отдых. Питались коммунары совместно. Строго следили в коммуне и за внутренним распорядком – запрещалось, например, читать учебники лежа в кровати.

Несмотря на наличие определенных правил жизни в коммунах, вопрос о нормах приватности не входил в поле дискуссии о построении внутреннего распорядка. Это особенно ярко видно на примере небольших коммун, члены которых объединялись иногда и без видимых материальных причин. Именно так поступили трое московских комсомольцев под руководством секретаря Бауманского райкома ВЛКСМ А.В. Косарева. Он сам решительно отказался жить с матерью и переселился к друзьям в барак, где, как говорили в те годы, «жилье, барахло и шамовка» были общими173. Известная писательница В.Ф. Панова вспоминала, что ее ростовские друзья, объявив себя коммунарами, «поселились в ванной комнате какой-то коммунальной квартиры, один спал на подоконнике, двое на полу, лучшим ложем, занимаемым по очереди, была ванна»174. Подобные объединения были следствием буквального восприятия идей обобществления быта, которые вбрасывали в массы партийные и комсомольские активисты. Одна из молодежных газет писала в начале 1924 года: «Молодежь скорее, чем кто-либо, должна и может покончить с традициями отмирающего общества… Пролетарский коллективизм молодежи может привиться только тогда, когда и труд и жизнь молодежи будут коллективными. Лучшим проводником такого коллективизма могут явиться общежития-коммуны рабочей молодежи. Общая коммунальная столовая, общность условий жизни – вот то, что необходимо прежде всего для воспитания нового человека»175. В заявлениях такого типа можно заметить элементы принудительной десоматизации коммунаров. Некоторые из них заявляли: «Половой вопрос просто разрешить в коммунах молодежи. Мы живем с нашими девушками гораздо лучше, чем идеальные братья и сестры. О женитьбе мы не думаем, потому что слишком заняты и к тому же совместная жизнь с нашими девушками ослабляет наши половые желания. Мы не чувствуем половых различий. В коммуне девушка, вступающая в половую связь, не отвлекается от общественной жизни. Если вы не хотите жить, как ваши отцы, если хотите найти удовлетворительное решение вопроса о взаимоотношении полов – стройте коммуну рабочей молодежи»176.

Слезы социализма

И все же в годы нэпа, с присущей ему тенденцией возвращения к традиционным нормам отношения к проблеме жилья, идеи формирования «коммунальных тел» посредством коллективизации бытового пространства не составляли основную суть властной политики. Коммуны, своеобразные советские фаланстеры, возродились на государственном уровне лишь в конце 1920-х годов. В это время в стране развернулась политико-архитектурная дискуссия о типах рабочих жилищ, главным из которых признавался дом-коммуна. Первой и главенствующей стала мысль о том, что нового человека невозможно сформировать в условиях старых архитектурных пространств, то есть в зданиях привычной планировки. Уже в 1926 году организаторы всесоюзного конкурса архитектурных проектов поставили перед архитекторами задачу: «проникнуться новыми запросами к жилищу и возможно скорее дать проект такого дома с общественным хозяйством, который превратил бы так называемый жилищный очаг из тесной, скучной, а подчас и тяжелой колеи для женщины в место приятного отдыха. Новая жизнь требует новых форм»177. Активное включение архитекторов-конструктивистов в дискуссии о домах-коммунах позволило начать разработку принципов регламентации пространства в новых видах жилья. В 1928 году Центржилсоюз выработал «Типовое положение о доме-коммуне в жилищно-кооперативной системе», в котором, в частности, указывалось: «Лица, въезжающие в дом-коммуну, обязуются не перевозить старую мебель и другие предметы хозяйственного оборудования»178.

Этот постулат жизни в коммуне свидетельствовал о попытке разрушения привычных бытовых норм, во многом зависящих от специфического вещного наполнения пространства. Дома-коммуны должны были воплотить в жизнь идею коллективизации жилищного быта, необходимой для формирования «коммунальных тел».

Само понятие «дом-коммуна» толковалось по-разному. Часть архитекторов-конструктивистов считала, что это единый архитектурный объем, в котором должны быть объединены индивидуальные квартиры и коммунальные учреждения. По такому принципу в Ленинграде, например, были спроектированы Бабуринский, Батенский и Кондратьевские жилмассивы. Процесс постройки одного из них описан в романе Ю.П. Германа «Наши знакомые». В некоторых новых постройках была произведена попытка реализовать иной тип коллективного жилья, существовавший в двух формах. Первая – 2–4-комнатные семейно-индивидуальные квартиры с умывальником, подобием кухни и персональным ватерклозетом. Но уже ванно-душевой комплекс предполагался один на несколько квартир. Вторая форма жилья включала отдельные жилые комнаты, соединенные с небольшим помещением для разогревания пищи. Остальные удобства были общими и располагались в коридорах. При этом нигде не оговаривалось, на сколько человек должны были приходиться душевая точка, раковина или туалет. Здесь столь почитаемая советской системой санитарная норма (8 м