Цотнэ, или падение и возвышение грузин - [88]

И об этой решающей встрече заговорщиков монголы заранее были оповещены. Аспасия должна была теперь вовремя сообщить им, что эриставы в сборе, пока они не разошлись, не разъехались по своим домам. За промедление монголы не простили бы свою шпионку, а казнь в таких случаях у них одна — привязать к лошадиному хвосту…

Аспасия приготовила на башне охапку соломы, чтобы в нужный момент зажечь её и подать сигнал монголам к нападению на Кохтиставскую крепость. Солома прогорела бы быстро, так что заговорщики ничего не поняли бы, а если бы и поняли, то уже было бы поздно. Монголы, находящиеся поблизости, появились бы почти одновременно с сигналом. У Аспасии всё было продумано и если она медлила зажечь солому, то только потому, что в крепости находился Цотнэ.

С детства измученная жизнью, запутавшаяся, сбившаяся с истинного пути, Аспасия никого бы не пожалела, но Цотнэ, крестик которого и до сих пор на её груди, она не могла обречь на гибель. Огонь ранней её любви где-то тлел ещё в забытом уголке сердца. Аспасии легче было бы пожертвовать собой, нежели погубить Цотнэ.

Время шло. Ужин заговорщиков затянулся. Аспасия беспокоилась и металась.

Аспасия думала, как сказать Цотнэ, чтоб тот не оставался в крепости, а поспешил бы с отъездом.

Но судьба сама шла навстречу. Вдруг правитель Одиши встал и заявил, что ему пора ехать.

— Больной ребёнок дома. Очень плох, — объяснил Цотнэ Кваркваре. — Хорошо, если застану в живых.

— И я уезжаю, князь, — встал рачинский эристав Кахабери. — Ехать мне далеко, а времени для сбора войск мало.

— Подождите, надо принести клятву на серебре в верности и преданности задуманному делу! — вскричал Торгва Панкели.

Цотнэ остановился.

— Принесём клятву и отправимся, — сказал он Кахаберу.

Торгва Панкели кинжалом наскрёб серебра, высыпал серебряные стружки в чашу и подозвал всех присутствующих. Каждому он надрезал указательный палец. Заговорщики соединили пальцы и под текущую соединённой струйкой кровь подставили потир. Потом Торгва взял чашу и произнёс слова клятвы.

Все в один голос повторили эти слова, перекрестились и по очереди приникли губами к чаше.

Цотнэ и Кахабери сидели уже на конях, когда им поднесли хлеб и вино.

— Счастливого пути! За уезжающих и остающихся!

— Доброго пути и счастливого путешествия!

— За победу нашего дела!

— Да здравствует Грузия! Да поможет нам святой Георгий!

С улыбками, с надеждой обращались они друг к другу, опустошая бокалы. Оставшиеся вновь сели за стол.

У Аспасии отлегло от сердца.

Жизнь предоставила ей возможность отблагодарить правителя Одиши, и она отблагодарила его. Она окинула взглядом стол, всех уже захмелевших князей. Через несколько минут над крепостной башней вспыхнул огонь.

Пока стражи заметили его и бросились тушить, было уже поздно. Монгольская конница мчалась в Кохтистави, окружая крепость со всех сторон.

Торгва Панкели

Среди заговорщиков летописец называет и Торгву: «Шота Купри, Торгваи, Торели — Гамрекели…»

Хотя летописец и не знакомит нас подробнее с этим участником заговора, надо полагать, что это эристав Торгва Панкели, который во времена возвышения постельничего Джикури при дворе Давида Улу, стал жертвой легковерности царя и вероломства его постельничего.

На эту мысль наводит не только порядок перечисления имён (Торгва назван вместе с геретскими и кахетинскими эриставами), но и само имя Торгва.

Торгва было родовым именем панкисских эриставов, оно повторялось во многих поколениях Панкели. Это имя передалось потомкам от их прародителя, мифического Торгва, легендарные приключения которого сохранились и дошли до наших дней в народном предании, у пшавов и хевсуров.

Торгва охотился. Под ним проломился лёд, он провалился и попал к дракону. Дракон пожалел раненого Торгву, ухаживал за ним, поставил на ноги, и они побратались. Прощаясь, дракон подарил Торгве кольчугу.

Эта кольчуга обладала волшебным свойством: вся её прочность мгновенно собиралась в места удара, и ни меч, ни стрелы не пронзали её.

Беспечно жил Торгва благодаря волшебной кольчуге, не ведал ни горя, ни заботы. Он стал даже притязать на царское происхождение, потому что ещё в детстве, как говорит предание: «Нашли на плече у ребёнка изображенье креста и решили, что отмечена знаком чудесным царственность крови младенца. Правее креста было солнце, слева месяца — серп тонкорогий…»

Во имя этой царственности стали с пшавов брать дополнительные подати, так говорит предание — по одному ягнёнку с каждого человека, да ещё надо было поставлять Торгве вольных орлов. Можно догадаться, что под вольными орлами подразумеваются тут юноши-воины.

Пшавам не по нраву были эти дополнительные поборы, и они угрожали новоявленному царю.

Однажды подвыпивший Торгва захотел искупаться в реке, снял кольчугу и бросил её на берегу. Пока Торгва купался, речная волна унесла дар дракона. Торгва бросился её искать, но напрасно.

Как раз в это время повстречали Торгву пшавские охотники, а поскольку у него не было волшебной кольчуги, недолго думая, убили его, причём убил какой-то безродный Чолта закопчённой стрелой.

Теперь потомок этого сказочного Горгвы, отступившись от Улу Давида, уединился в неприступной крепости. Он неустанно трудился ради величия родины, доблестно воевал во время царствования Лаша и Русудан, был непримиримым кохтиставским заговорщиком. Зачем бы враждовать ему с венценосными Багратионами? Но он был доверчивым человеком, а когда такие люди попадают под влияние корыстных, бессовестных людей, это беда для них. Они или невольно причиняют несчастья другим, или же опутываются такими сетями, что сама жизнь становится им невмоготу.