Цотнэ, или падение и возвышение грузин - [50]

— Если сегодня же не пришлёте пищи, завтра нас здесь не увидите!

— Лучше умереть в бою, чем сдохнуть с голоду!

— Или уйдём домой, или погибнем в схватке с вами! — кричали грузины вслед нойону.

Кто-то бросил камень, и он попал в круп животного. Конь взвился и чуть не сбросил всадника. Чагатай удержался в седле, овладел поводьями, но бросил такой взгляд на оторопевшего Сурамели, что Григол понял, во что обойдётся грузинам бунт и оскорбление нойона Чагатая.

Остатки дня картлийский эристав провёл в тревоге и ожидании. Монголы не присылали еды, а это значило, что грузины и завтра не пойдут на приступ крепости. Завтра они, озлобленные и голодные, самовольно снимут осаду и отправятся на родину. Со своей стороны монголы не уступят и окружат грузинский стан, чтобы его уничтожить, если грузины чего-нибудь не предпримут. А что могут предпринять обречённые? Сурамели не видел выхода, и душа его горела. Хоть бы быстрее рассвело и кончилась эта душная ночь! Как тяжко окружает и давит чёрный мрак, усугублённый ожиданием беды.

У входа звякнуло. Сурамели поднял голову и потянулся за саблей. Зашелестела пола палатки.

— Кто там? — тихо спросил Сурамели и поднялся на ноги.

— Это я, князь, Бадрадин! — прошептали в темноте совсем близко.

— Ты, Бадри? Что тебя привело в эту ночь? Нет ли какой беды! Подожди, зажгу свечу…

При слабом свете свечи князь увидел прижавшегося к стене палатки Бадрадина с длинным, окровавленным ножом в руке. Он, точно помешанный, скалил зубы. Эристава равно удивили и окровавленный нож и бессмысленная гримаса Бадрадина.

— Князь, я убил Чагатая! — шёпотом произнёс Бадрадин и, протягивая окровавленный нож, пошёл к Сурамели.

— Что ты говоришь, несчастный! Молчи, чтоб никто не слышал!

— Я убил нойона Чагатая, князь, — спокойно повторил Бадрадин и положил на стол перед князем окровавленный клинок.

— Бадри, что ты болтаешь? Рехнулся, что ли? — взволнованный Сурамели схватил асасина за плечи.

— Два года я слежу за Чагатаем. Я исмаилит, и мулиды заслали меня в монгольский лагерь с этим поручением. Ты сам знаешь, у меня было много удобных случаев, чтобы убить Чагатая, но я ждал приказа. Позавчера мне передали приказ, вот я и убил нойона Чагатая.

— Правду говоришь?

— Правду говорю, князь. Утром я прокрался в юрту нойона и спрятался под тахтой. Поздно ночью пришёл подвыпивший Чагатай. С ним пришли Чормагон, Иосур и Бичу. Они долго и много пили. Чагатай угрожал грузинам жестокой местью. Начисто, говорил, всех перебью. Нойон Бичу хитро уговаривал, что, может быть, всех уничтожать не стоит, а перебить только князей. Обезглавленное войско не сможет сопротивляться. Разбросать воинов по разным туманам и пустить на приступ крепости. Чормагон сначала возражал, но под конец, кажется, уговорили и его. Решили вызвать ваших князей для переговоров и всех перебить. Так что утром вас позовут, а там и расправятся.

— Удовлетворятся нашей смертью, а воинов не тронут?

— Так сказали. Но их слову верить нельзя. Ведь обезглавленное войско легче будет уничтожить?!

— Нет, уничтожать войско им невыгодно. Какая от этого польза? Совет нойона Бичу более разумен — рассеют грузинских воинов по своим туманам, перемешают с монголами.

— Этого я не знаю. Говорю, что сам слышал. Завтра утром вас заманят в монгольский лагерь и перебьют. И тебя и всех остальных князей. Пока пришли к этому решению, долго галдели, были сильно пьяны. Чагатай, не раздеваясь, бросился на кошму и сейчас же захрапел. А я вылез из-под тахты, закрыл лицо его же шапкой и вот этим ножом зарезал, как свинью. — Бадрадин взял в руки окровавленный нож и с благоговением начал его разглядывать.

— Я выполнил свой долг, князь, и вас спас от смерти.

— Ты считаешь, что спас? А мне думается, ухудшил положение всего грузинского войска. В убийстве Чагатая, как и во всех несчастьях, они обвинят грузин. Тем более после вчерашних неприятностей.

— Ну, что же, схвати меня, князь, и отведи к монголам. Доставишь им удовольствие и смягчишь их сердце. Теперь я смерти уже не боюсь, наоборот, с радостью умру, ибо приказ выполнил.

— Если тебя увидят среди грузин, это совсем погубит их, — задумался Григол Сурамели. — Спасайся, пока темно. К нашему лагерю примыкают тростниковые болота, там тебя не найдут. По болотам уйдёшь далеко, а там ты уже в безопасности. — Сурамели с сомнением поглядел на Бадрадина. — Ты правда убил Чагатая?

— Конечно, убил. Вот рассветёт, и об этом узнает весь мир.

— Почему ты совершил это ужасное дело?

— Не ужасное дело, а приговор аллаха. Тот, кто по поручению Аллааддина убивает врага исмаилитов, попадает в царство небесное. С детства мне только и внушали, что после смерти человека его душа переходит в тело разных животных. А в тело какого животного переходит душа покойного, зависит от той жизни, какую вёл человек. Если он был верующим и праведным, душа его может возвратиться в тело человека, но если покойный не следовал законам пророка, жил беспорядочно, предавался разврату, то ему уготовано самое мерзкое животное, или, что ещё страшнее, душа навеки заключается в камень…

Бадрадин говорил возбуждённо. Григол Сурамели подумал, не пьян ли он или не сошёл ли с ума.