Цивилизация классической Европы - [178]
Пьер Паскаль в великолепной работе, которую он в свое время посвятил Аввакуму и началу раскола, указывает на все, что сближает янсенистов и раскольников. Раскол — это одновременно и немного больше, и немного меньше. Как янсенизм не исчерпывает собой весь католицизм XVII века, так и раскол не исчерпывает все православие. Но тот и другой раскрывают мир на перепутье основ.
Религиозная история христианской Европы не останавливается на границах разделенного, но солидарного Запада. Оставалась Русская православная церковь — 12 млн. душ с перспективой быстрого роста. В XVII веке Россия лучше всего вписывается в Европу своей религиозной историей. Весь материал для этого предоставил Пьер Паскаль.
Прежде чем отыскивать элементы глубокой идентичности, следует, быть может, напомнить о некоторых особенностях. Рожденная последней из великих автокефальных церквей восточной части христианского мира была самой многочисленной. По численности православные церкви составляли массу, сравнимую с церквями реформации. Из 18–20 млн. душ в XVII веке русское православие объединяло около двух третей. Оставшаяся треть, так же как и лучшая часть монофизитской ереси, оказалась под властью мусульманского государства. Долгое время колониальный форпост севера не страдал от медленного распада авторитетных патриархий Иерусалима, Александрии, потом Антиохии. Опираясь на Византию, он был приучен, развивая собственную литургию и религиозную практику согласно своему духу, получать оттуда общие указания и добиваться оттуда арбитража, умиротворения распрей. Пятнадцатый век в момент, когда Русское государство начинает оправляться от долгого черного времени нашествий, мощным ударом лишает русскую церковь этой покровительственной опоры. Разрыв между русским и греческим православием, породивший весь кризис XVII века, связан не столько с падением Константинополя в 1453 году, сколько с высокомерием злополучного Флорентийского собора 1439 года. Компромисс, рожденный наспех и из страха, по соображениям главным образом политическим, между Константинопольской церковью и Западом, согласованный в метрополии греками, привыкшими решать за свои духовные колонии севера, привел к разлому, предотвратить который не дал почти немедленный провал компромисса. Русская церковь была потрясена легкостью, с которой Константинополь уступил, хотя бы частично, по основному для нее пункту о происхождении Святого Духа. Русская мысль XV века не находилась в состоянии диалектического перехода; ей представлялась невероятной возможность принять хотя бы на время эквивалентность традиционной формулы Никейско-Константинопольского собора: «Святой Дух исходит от Отца через Сына» — более поздней латинской формуле: «.исходит от Отца и Сына». Это главный отправной пункт, без которого не понять драму конфликта Никон — Аввакум в XVII веке о двуперстном или троеперстном крестном знамении. Фактически политические соображения, толкнувшие Константинополь на последние уступки, толкали и Россию, находящуюся в сложных отношениях с латинской Польшей на западе, на путь непримиримости. Серьезный факт: Константинополь испытал во Флоренции непоправимое падение престижа. Москва, отныне новый Иерусалим (после следующих друг за другом падения Иерусалима, отступничества Рима и Константинополя, повлекшего справедливое воздаяние), рассматривала себя как единственного хранителя истинной веры. Представление, глубоко укоренившееся в простом народе, побудительный комплекс раскола. После всех тягот Смутного времени, приписываемых наивно в народном представлении польскому врагу, этот комплекс еще усилился.
Состояние Русской церкви после смуты напоминало состояние западной церкви в середине XV века и даже, быть может, в X веке, ибо России всегда не хватало григорианской реформы, которая обеспечила бы церкви относительную независимость от сеньориальной власти.
В начале XVII века комплекс превосходства русского православия может показаться малообоснованным. Грубое и необразованное белое духовенство, погрязшее в корысти и распутстве черное, епископат на одно лицо с черным духовенством, из которого он и рекрутировался. Дух русской веры проявлял себя через иконы и литургию. Отсюда стремительная эволюция последней, быстро достигшей чудовищных масштабов. С почти ежедневными церемониями по четыре-пять часов, с чрезвычайно строгими постами перенос монашеского стиля на повседневную жизнь доходит в темном народе до суеверия и упадка духа. Требуя слишком много, церковь не требует более ничего. Русское богослужение в XVII веке проходит в атмосфере невнимания, обставленного множеством непонятных и суеверных жестов, что напоминает атмосферу фламандских церквей в конце XIV века. Осложняющее обстоятельство, досадное удлинение ритуала сглаживалось многоголосным речитативом, что делало его совершенно невразумительным не только для слушателей, что само собой разумеется, но и для самих служителей.
