Цитадель - [96]

Шрифт
Интервал

— Оруженосец ваш останется здесь, ибо путешествовать вы будете не как рыцарь. И ничего, разумеется, ему не рассказывайте, ибо оруженосцы болтливее баб, — сказал брат Гийом. — Если вы не хотите, чтобы его поскорее повесили, держите его в полном неведении относительно ваших дел.

Шевалье кивнул.

— Как он, кстати, устраивает вас.

— Пожалуй.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ДВОЙНИК

На этот раз в катакомбах при госпитале св. Иоанна собрались все участники заговора, за исключением короля. Все были несколько возбуждены, никто не сидел, все прохаживались, разговаривали о чем-то несущественном, выражали неудовольствие тем, что приходится ждать. Ждали Д'Амьена. Он беседовал в соседнем помещении с кем-то из своих тайных агентов. И патриарх и де Сантор, конечно же, и даже Раймунд с Конрадом понимали, что лишь дело астрономической важности могло заставить великого провизора вести себя столь невежливо по отношению к ним. Понимание этого заставляло их нервничать все сильнее.

Наконец тот появился.

Насколько позволяло судить катакомбное освещение, вид у великого провизора был не столько расстроенный, сколько сосредоточенный. Это, отнюдь не приподнятое настроение передалось и остальным.

Граф предложил всем сесть, сам же остался стоять.

— Господа, наше сегодняшнее регулярное собрание, волею некоторых обстоятельств, превращается в чрезвычайное.

— Что случилось, граф? — спросил патриарх, оказавшийся нетерпеливее других.

— Только что мне доложили — умер Луций III.

Все задвигались, кто-то закашлялся, у кого-то вырвалось — «о, господи».

— Таким образом то, что мы считали делом будущего месяца, становится делом ближайшей недели.

Раймунд спросил.

— Как вы думаете, де Торрож, тоже уже знает о этой смерти в Риме.

— Мой гонец утверждает, что прибыл на сицилийском корабле вчера в Аскалон. Вместе с ним из числа тех, кто высадился на берег, еще двое немедленно наняли лошадей и поскакали по иерусалимской дороге. Одного он догнал и убил.

— Ну, а второй сейчас отсыпается в тамплиерском капитуле, смею вас заверить. К тому же я убежден, что этот корабль не единственный, что привез вчера эту новость в Святую землю, — недовольно сказал Конрад Монферратский.

Д'Амьен спокойно кивнул.

— Смешно было бы всерьез рассчитывать на то, что де Торрож целый месяц будет находиться в святом неведении. Через три дня каждая собака в Палестине будет знать о смерти папы. Меня больше занимает другое. Оказывается, неясно, отчего умер Луций. То ли от апоплексического удара, что, учитывая его комплекцию, вполне возможно, то ли от яда.

— Это сильно меняет дело? — спросил Раймунд.

— О, да. Если его отравили, значит заговор в курии действует, и мы, так сказать, находимся на верном пути. Если гибель — случайность, — то мы встаем перед большою неопределенностью, бог весть как там все обернется. Одним словом не ясно, только ли на пользу нам эта смерть. Именно в этот момент.

— Н-да, — по прежнему очень недовольным тоном произнес маркиз Монферратский.

Д'Амьен продолжал.

— Есть еще и третья возможность. Очень может быть, что насильственная смерть папы, дело рук Гогенштауфена.

Патриарх Гонорий отмахнулся пухлой ручкой.

— Но это уж совсем невероятно. Они обожали друг друга, как молочные братья.

— До тех пор пока «гроза еретиков» не потребовал, чтобы император оставил в покое не только Сицилию, но и всю Ломбардскую лигу. Мне ли вам напоминать, как часто ближайшие друзья становятся жесточайшими врагами.

— Что же все эти обстоятельства требуют от нас, — спросил Раймунд, — судя по вашим речам, вы пребываете в растерянности, не так ли?

Великий провизор улыбнулся, но не без усилия.

— Вы превратно истолковали мои слова. Менее, чем кто-либо, я готов отказаться от достижения, граф, нашей общей цели. Но, согласитесь, нелишне выяснить, какой из ведущих к ней путей наименее опасен и наиболее короток.

— Это верно, — кивнул патриарх, — папа мертв. Другими словами, мертво решение римской курии о тамплиерских привилегиях. Хотя бы на некоторое время вы правы, ваше святейшество, но я хотел бы обратить ваше внимание и внимание всех присутствующих в несколько ином направлении, — сказал Раймунд, — недавно я попытался найти себе обиталище в городе, ну, чтобы быть поближе к событиям. И знаете, что меня удивило?

— Что? — вяло поинтересовался патриарх.

— То, что я нашел себе жилище, но довольно убогое и с превеликим трудом. Я тут же отправил десяток своих слуг по городу с расспросами и они принесли интересные известия.

— Да, — подтвердил Конрад, — я тоже долго искал дом для постоя.

— Так вот, — продолжал Раймунд, — в городе полно тамплиеров, причем не местных. Из Португалии, из Аквитании, даже из Венгрии, вам ни о чем это не говорит?

— Вы напрасно так горячитесь, граф, — вежливо улыбнулся де Сантор, трогая осторожно пальцем свою изувеченную губу, — мы давно обратили на это обстоятельство внимание. Это началось дней десять назад.

— Не опоздали ли мы с подготовкой нашего удара? Мне кажется, храмовники упреждают нас, — сказал Конрад.

Д'Амьен отрицательно покачал головой.

Я тоже так сначала подумал. Но, по зрелом размышлении, отверг эту мысль.

— Почему?


Еще от автора Октавиан Стампас
Проклятие

«Проклятие» — роман о последнем Великом магистре Ордена Тамплиеров Жаке де Молэ, о том, как он и его рыцари были подло оклеветаны и преданы сожжению как еретики, о коварном августейшем мерзавце — короле Франции Филиппе Красивом, который ради обогащения уничтожил Орден Храма Соломонова, но так и не воспользовался плодами своего коварства, о том, как Орден видимый превратился в Орден незримый.


Семь свитков из Рас Альхага, или Энциклопедия заговоров

Хроника жизни и приключений таинственного посланника истины, который в поисках утраченного имени встретил короля Франции Филиппа Красивого, мудрого суфия Хасана, по прозвищу «Добрая Ночь», великого магистра Ордена Соломонова храма Жака де Молэ, первую красавицу Флоренции Фьяметту Буондельвенто, принцессу убийц-ассасин Акису «Черную Молнию», гордого изгнанника мессера Данте Алигьери, хитрых торговцев и смелых рыцарей, хранивших тайны Ордена тамплиеров.


Великий магистр

Роман о храбром и достославном рыцаре Гуго де Пейне, о его невосполненной любви к византийской принцессе Анне, и о его не менее прославленных друзьях — испанском маркизе Хуане де Монтемайоре Хорхе де Сетина, немецком графе Людвиге фон Зегенгейме, добром Бизоле де Сент-Омере, одноглазом Роже де Мондидье, бургундском бароне Андре де Монбаре, сербском князе Милане Гораджиче, английском графе Грее Норфолке и итальянце Виченцо Тропези; об ужасной секте убийц-ассасинов и заговоре Нарбоннских Старцев; о колдунах и ведьмах; о страшных тайнах иерусалимских подземелий; о легкомысленном короле Бодуэне; о многих славных битвах и доблестных рыцарских поединках; о несметных богатствах царя Соломона; а главное — о том, как рыцарь Гуго де Пейн и восемь его смелых друзей отправились в Святую Землю, чтобы создать могущественный Орден рыцарей Христа и Храма, или, иначе говоря, тамплиеров.


Рыцарь Христа

Роман о храбром и достославном рыцаре Лунелинке фон Зегенгейме; об императоре Священной Римской Империи — Генрихе IV, об императрице Адельгейде, чей светлый образ озарил темную и кровавую эпоху; о колдунах и ведьмах; о многих великих сражениях и мужественных поединках; о Первом крестовом походе и о взятии Святого Города Иерусалима; о герцоге Годфруа Буйонском и брате его, короле Бодуэне I; о смелых воинах Гуго Вермандуа и Боэмунде Норманне, а также об основании ордена Христа и Храма и о том, кто были первые тамплиеры.


Древо Жизора

«Древо Жизора» — роман о тамплиере Жане де Жизоре и великой тайне его родового поместья, об истории Ордена Тамплиеров в 12 веке, о еретиках-альбигойцах и их сатанинских обрядах, о Втором и Третьем крестовых походах, о достославном и достопамятном короле Ричарде Львиное Сердце и его распутной матере Элеоноре Аквитанской, о знаменитых французких трубадурах и о том, как крестоносцы потеряли Святую Землю.


Рекомендуем почитать
За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


Сквозь бурю

Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.