Цитадель - [90]

Но, запугивая себя, она одновременно весьма умело себя уговаривала, что ничего особенно страшного не произошло. Что узнав его имя, она всего лишь имя узнает, а не его самого. Но эта казуистика давалась ей трудно. Нет, в конце концов решила она — я согрешила, а грех надобно замолить. Сибилла со всей страстью отдалась благотворительным начинаниям отца Савари. Иоаннит ликовал, считая, что лед недоверия окончательно меж ними растаял и теперь нет никаких препятствий для того, чтобы посланец Госпиталя мог всецело руководить душой дочери Бодуэна. В зависимости от интересов ордена принцессу можно будет отправить или под венец, или в монастырь.

Мужчины часто заблуждаются, принимая внимание женщины к себе, за истинную склонность. Им не приходит в голову задуматься над причинами этого внимания. Ибо всякий мужчина самоослепленно считает, что в нем достаточно поводов для возбуждения самой глубокой склонности во всякой женщине.

Отец Савари поспешил доложить о своих успехах графу Д'Амьену. Великий провизор был проницательнее проповедника, и, может быть, лично наблюдая за Сибиллой, он бы не стал спешить с благоприятными выводами, но ему приходилось судить со слов отца Савари, человека стремящегося поскорее отличиться. Он был проповеднически влюблен в свою единственную слушательницу и, стало быть, ослеплен любовью. Надо сказать, что любовь платоническая ослепляет надежнее любви плотской. Великий провизор, перегруженный заботами, успокоенно решил, что на этом участке борьбы с вездесущим влиянием Храма, положение надежно.

Отец Савари сладко спал этой ночью. Вряд ли он мог бы это делать зная, что его «мягкая, как воск» Сибилла сидит посреди ночного сада и, вперив свой страстный взор в лунный диск, непрерывно шепчет:

— Гюи! Гюи! Гюи!

Доклад заканчивался. Данже завинтил чернильницу, стряхнул с бумаг песок, насыпанный для просушки чернил.

— Ты хочешь еще что-то сказать? — спросила Изабелла не глядя в его сторону.

— Нет, Ваше высочество, — тоже не глядя в сторону своей госпожи, отвечал мажордом.

Изабелла поигрывала поясом своего блио.

— Что наш воинственный граф Шатильон перестал, наконец, просить о пощаде?

— Вы запретили мне докладывать о его просьбах, Ваше высочество.

— Сама знаю, Данже. Нечего меня попрекать моими же собственными приказами!

— Как я могу, Ваше высочество! — честный Данже укоризненно вытянулся во весь свой оглоблиевый рост и посмотрел на госпожу, как несправедливо наказанная собака.

Принцесса поморщилась.

— Ладно, ладно. Ты мне просто скажи — просил о пощаде или не просил?

Данже вздохнул, опустил голову и буркнул.

— Нет.

— Что значит — нет?

— Он просил о милости видеть вашу милость. Так он выразился, Ваше высочество. А, что касается наказания, то сказал, «что готов претерпеть и худшее, если вам будет угодно».

Изабелла мягко, как кошка, встала с аттической кушетки, на которой возлежала во время разговора, и несколько раз нервно прошлась по будуару.

— У меня такое впечатление, Данже, что ты поглупел. Если ты не перестанешь, я возьму на твое место Био. Он способен к наукам. Плавать, например, я его уже научила.

— Что я должен перестать, Ваше высочество, вы только укажите, я перестану со всею охотой, — с дрожью в голосе сказал мажордом. Он знал нрав своей госпожи, знал, что от нее ждать можно чего угодно, и был готов ко всему.

— Перестань меня запутывать. Ты говоришь, что Рено Шатильонский не просит пощады, но просит милости. Разве это не одно и тоже, а?!

— Ваше высочество, я…

— Ну говори, говори, что ты еще хочешь сказать моему высочеству?!

— Это не я.

— Яснее, яснее изъясняйся, Данже, ты все-таки мажордом, а не водовоз.

— Это он. Он все запутал. Вся моя вина в том, что я дословно передаю все, им сказанное.

Изабелла отпустила край кисейной занавеси, которую теребила в задумчивости, и с размаху уселась на свою кушетку.

— Как же мне узнать чего он хочет?

— Может быть прикажете его привести сюда. Пусть сам все и расскажет.

— Его?! Сюда?! Это же государственный преступник, Данже. Его место не в будуаре принцессы, а в пыточной камере.

Мажордом поклонился.

— Совершенно с вами согласен, Ваше высочество.

— Но, тем не менее, выяснить чего он хочет, необходимо. Вдруг сказанное им послужит и государственной пользе.

Данже выжидательно молчал.

— Ведь пыталась же я действовать через посредника, тебя то есть. И что вышло?

— Завалил я все дело, Ваше высочество. Может и правда привести?

— А если еще и государственная польза…

— Ведь он просил милости говорить со мной.

Во избежании словесных искажений мажордом только истово кивнул.

Изабелла опять в задумчивости покрутила свой пояс.

— Что ж, если я даже окажу ему эту сверхестественную милость, допущу его сюда для разговора со мною, ничто не помешает мне казнить его, если результаты беседы меня не устроят.

Яффская тюрьма была устроена в порту, в каземате для рабов-галерников. Там их содержали после гибели судна и до постройки нового. Стены были толстые, потолки низкие, постели — солома, еда — помои. Спали клейменые гребцы в прикованном состоянии, испражнялись, стало быть, тоже.

Рено Шатильонскому, хоть и приговоренному к смерти преступнику, но графу и рыцарю, предоставили привилегию в виде отдельной камеры. К тому же его не приковывали, что, кстати, с трудом можно было счесть ценным отличием, ибо передвигаться все рано было некуда.