Цитадель - [72]

Хозяин потупился, откровенный намек гостя на свою внешность его смутил.

— А потом такие ножи любят ночные разбойники, один вид такого лезвия заставляет путника вынимать кошелек из кармана. А я, надеюсь, не похож на рыцаря неблагородной наживы.

Седовласый торговец учтивым полупоклоном ответил на это замечание. В те времена привередливость была прежде всего признаком хорошего тона.

— Рискну предложить столь искушенному покупателю обыкновенный сельджукский рисант, он не отличается богатством убранства…

— И поделом, ибо как правило, выполняет грязную, неблагородную работу — вспарывает брюхо барана, или перерезает горло христианина, верно?

— Воистину так! — кивнул хозяин, — но тогда… вкус господина столь изыскан, что я затрудняюсь что либо предложить.

— Не расстраивайтесь, — сказал отец Марк, — я ничего не куплю у вас не потому, что у вас нечего выбрать, лавка ваша одна из лучших, что мне приходилось видеть, а потому, что мне нужно нечто такое, чего может быть и нет в подлунном мире.

Глаза хозяина округлились.

— Может быть, — заговорил он неуверенно, — вам посетить лавки других оружейников? Правда, клянусь крестными муками Спасителя, они утешат вас не больше моего. И если у вас действительно есть нужда в оружии такого рода, вы все равно вернетесь ко мне.

— Нужда в оружии у меня есть, — сказал отец Марк. Кинжал, скрывавшийся у него под одеждой, никак не годился для задуманного им дела.

Оружейник оказался прав, отец Марк побывал еще в нескольких заведениях, торгующих оружием, зашел также и к старьевщику, но в конце концов вернулся к седому эльзасцу, где, после некоторых раздумий, купил небольшой хорасанский кривой кинжал, долго прилаживал его, вздыхая, к ладони.

— Придется остановиться на нем.

Когда отец Марк вошел в жилище шевалье де Труа, тот пребывал в состоянии полнейшего отчаяния, он уже почти смирился с горестной мыслью, что «спаситель» его не явится. Юноша кинулся к нему обниматься, так был обрадован.

— Ну?! — спросил он с надеждой, когда отец Марк снял свой башлык.

— Вы хотите спросить меня, не придумал ли я, как помочь, сын мой?

— Конечно! Именно! А вы так говорите, как будто… Вы совершенно спокойны?!

— Хотя бы один из нас должен сохранять равновесие духа, во имя достижения цели.

— Хорошо, хорошо. Я согласился вам ввериться и готов слушаться впредь.

Отец Марк огляделся.

— Где тут у вас можно писать?

— Вот стол, вот, — юноша кинулся в угол большой комнаты со сводчатым потолком и плетеными решетками на окнах. Там в углу действительно стоял небольшой стол изящной византийской работы. На нем высилась большая, толщиной в руку свеча в дорогом, заплывшем воском, подсвечнике. Шевалье присоединил к первой свече другую, с подоконника.

— Теперь будет посветлее. Садитесь, святой отец, садитесь, пишите.

Отец Марк покачал головой.

— Писать придется вам.

— Мне? Писать?!

— Да.

Руки юноши тряслись, в глазах было удивление и ужас. Совсем уж он не думал, что ему придется сегодня вечером этим заниматься, совсем.

— Ну, писать, так писать. Только у меня нет, кажется, чернил, — де Труа кинулся к сундуку, стоявшему у двери. Откинул выпуклую крышку, достал квадратную бронзовую чернильницу.

— Нет, представьте, есть.

— Захватите и перья.

Юноша достал из сундука целую связку больших, великолепно очиненных перьев.

— Садитесь, садитесь сюда, к столу, — отец Марк придвинул к освещенному столу грубый табурет.

Де Труа уселся, распрямил перед собой лист пергамента, повернул голову к стоящему за спиной духовнику.

— Я не писал Розамунде уже два дня.

Отец Марк положил ему руку на плечо.

— Вы и сейчас будете писать не ей.

— Святой отец…

— Покажите мне сначала извещение орденского капитула, где оно у вас?

— Ах, да, — юноша вскочил с места и снова кинулся к своему сундуку.

От его решительных передвижений пламя свечи дергалось как сумасшедшее, по стенам плясали тени.

— Вот оно.

Отец Марк быстро пробежал текст. Внизу красовалась киноварного цвета печать с отчетливо видимым рисунком — два всадника на одном коне.

— Прекрасно, пока отложите этот документ. Он не понадобится вам.

— Уже отложил.

— Вы еще говорили о деньгах. Могу поклясться священными мощами св. Никодима, вы так и не удосужились проверить, сколько именно вам прислано. Таковы все истинно влюбленные.

У шевалье де Труа был обалдевший вид. Рот исказился в неуверенной улыбке.

— Вы правы, святой отец. Так вы думаете нужно э-э, пересчитать?

— Это займет, думаю, немного времени. Нам же надо знать, какие средства у нас в запасе. Деньги могут сыграть немаловажную роль в задуманной мною комбинации.

— А-а, — в глазах юноши блеснуло понимание. Он подбежал к своему ложу и, сорвав голову с одной из прикроватных статуй, заглянул внутрь.

— Они здесь.

— Прекрасно.

— Пересчитать легко, здесь четыре кошеля, в каждом по две тысячи флоринов. С печатью марсельского банковского дома.

— Слава богу. Тогда мы не будем отвлекаться от основного дела. Садитесь к столу.

Юноша передвигался по комнате, повинуясь любой команде говорившего, он был даже рад тому, что над ним воцарилась чужая воля и он избавлен от необходимости принимать какие бы то ни было решения. Он был счастлив, ибо был убежден, что находится на пути к спасению.