Цитадель - [66]

Все эти детали мгновенно отпечатались в сознании нового настоятеля, он стал поджидать, когда этот задумчивый щеголь приблизится.

Приблизился. Видя, что помочь ему никто не спешит, сам с легкостью спрыгнул с коня. Тот факт, что он приехал без оруженосца, тоже обратил на себя внимание отца Марка.

Доспехи, хоть и облегченные, тянули, надо думать, не менее чем на шестьдесят фунтов, но по движениям рыцаря это не ощущалось. Он снял шлем и оказалось, что легкость и гибкость его движений имеет простое объяснение. Перед отцом Марком стоял юноша лет двадцати, не более.

Сдержанно поздоровавшись с незнакомым священником, он поинтересовался, где отец Мельхиседек. По его речи отец Марк заключил, что юноша скорее всего бургундец.

— Отец Мельхиседек при смерти, он просил вас тотчас по прибытии проследовать к его ложу.

— Вы говорите так, святой отец, будто хорошо со мной знакомы, — удивился рыцарь.

Отец Марк не смутился, хотя дал себе слово впредь быть осторожнее с этим молодым человеком.

— Насколько я могу судить, вы являетесь постоянным прихожанином церкви св. Никодима.

— Являюсь.

— Отец Мельхиседек выразил настоятельное желание перед смертью напутствовать каждого из своих прихожан.

Они проследовали в дом. Умирающий обрадовался при виде этого гостя, он по всей видимости искренне любил его. Рыцарь преклонил колена и осторожно пал ему на грудь, дабы не причинить старику вреда тяжестью доспехов.

Отец Мельхиседек процитировал ему из послания св. Павла к коринфянам и еще что-то. Говорил он тихо и умиленно. Отец Марк разбирал не все слова.

— Вот и пришел мой час, — сказал старик, когда рыцарь медленно отпрянул.

— Вы еще оправитесь, святой отец.

— Не говори так. Пустые утешения хуже других пустых слов.

— Простите, святой отец.

Старик то ли закашлялся, то ли засмеялся.

— Ты решил меня ободрить перед лицом смерти, но вряд ли есть что-то, чего бы я меньше боялся, чем ее. Раньше я ее просто не хотел, теперь и этого чувства у меня нет. Исполняется порядок жизни. Господу желательно освободить меня от мирских обязанностей, легче всего ему сделать это призвав меня к себе. Неужто я стану грустить, получив такое предложение.

Рыцарь истово кивнул.

— Я понимаю, святой отец.

— И на бренной земле я оставляю после себя не пустыню. У меня есть здесь духовные дети, такие как ты, например. У меня есть ученики и продолжатели. Познакомься с отцом Марком. Теперь он будет здесь настоятельствовать, и я рад, что приход и реликвия окажутся под его попечением. Он молод, лишь немногими годами старше тебя, но прошел тернистое поприще и несет следы этого похода, в частности, и на своем челе. Посмотри, рыцарь, каково запечатлевается сарацинский плен на коже христианского пастыря.

Рыцарь поклонился отцу Марку и медленно, как бы слегка неохотно, поцеловал его руку. Старик тяжело дышал.

— Брат Марк, тебе я тоже рекомендую со всем жаром моего угасающего сердца этого благородного юношу. Это шевалье де Труа. Он прибыл сюда, в Святую землю, ради служения благому делу, но натолкнулся на житейское препятствие, которое искренне старается разрешить. Пока я больше ничего говорить не буду. Когда он сочтет нужным, когда почувствует искреннее доверие к тебе, он сам откроет тебе свое сердце.

Снаружи донеслись какие-то крики, заржали лошади. Рыцарь озабочено оглянулся.

— Сходи, сходи, посмотри, что там такое, — улыбнулся отец Мельхиседек. — Не бойся, я не умру без тебя.

Рыцарь вышел. Некоторое время умирающий лежал молча, с закрытыми глазами. Трудно было даже сказать, дышит ли он. Вдруг, не открывая глаз, старик сказал:

— Не хочу умирать так, хочу умереть стоя на коленях. Проводи меня в церковь.

Отец Марк помог ему подняться, это было не так просто. Несмотря на то, что умирающий исхудал, тело у него было длинное и костистое, а ноги не держали совсем. Он обнял своего преемника правой рукой за плечо, а тот, в свою очередь, обхватил его за талию, медленно, осторожно ковыляя, они вышли из дома на порог. Обоим нужно было передохнуть. После своих бесчисленных переломов, хотя и сросшихся уже много месяцев назад, отец Марк не мог считаться богатырем и владел своими членами с известным затруднением.

Шагах в тридцати перед ними, возле коновязи, шевалье де Труа беседовал с какими-то господами, по виду дворянами. Беседа носила, пожалуй что, нервный характер.

— Где же твой крест? — вдруг раздался негромкий, но потрясенный голос отца Мельхиседека.

Простая домотканая сутана, не застегнутая предварительно, широко разошлась на груди отца Марка. Никакого креста под сутаною, на исполосованном шрамами коже не было.

— Где же твой крест?! — еще более потрясенно повторил свой вопрос умирающий священник.

— Пообронил где-то, — неуверенно ответил отец Марк. Конечно, такой ответ не мог удовлетворить отца Мельхиседека. Кроме того и сам голос говорившего звучал лживо. Ничего же более убедительного в голову не приходило.

— Ты мне лжешь! — прохрипел старик, впиваясь острыми пальцами в плечо своему преемнику.

— Пообронил, пообронил где-то, — продолжал тупо повторять отец Марк и каждое следующее слово звучало менее убедительно, чем предыдущее.