Цитадель - [147]

Де Труа пришлось вернуться в город, на рыночную площадь в толпу поглубже. Он проклинал себя за то, что потащился сам в эту мышеловку, вместо того, чтобы дождаться темноты в лесу. Хотя, с другой стороны, он ведь пробирался в город как раз из соображений безопасности. Здесь легче затеряться.

Шевалье не слишком расстроился. Придется дождаться темноты. Яффа не замок Алейк, ночью выбраться из нее не такая уж неразрешимая проблема. Однако, как быстро все пришло в движение. Еще полдня назад он и подумать не мог, что из всесильного эмиссара ордена храмовников он превратится в обложенного со всех сторон зверя.

Но отчего они уверены, что он все еще здесь? Хотя, пожалуй, подобные строгости распространяются как волны наводнения по всей Палестине. Не такая уж большая сложность, обладая возможностями ордена, отыскать человека со столь запоминающимися чертами лица, как шевалье Реми де Труа. Судя по той энергии с которой предприняты первоначальные меры, ордену желательно остановить брата Реми на самых первых его шагах. В такой ситуации слишком большая роскошь позволить себе бесцельно прошляться по городу целый день в ожидании темноты. Да еще и неизвестно каким образом они станут охранять городские стены ночью. Наверное, строже чем обычно. В распоряжении комтура не может не быть людей опытных в подобных делах.

Стражники не только стояли у ворот и на постоялых дворах, они разгуливали по улицам, вид у них был не слишком озабоченный, но надо думать, что по городу шныряют люди относящиеся к своим обязанностям более ответственно.

Интересно, как им описали того, кого следует искать? Мысль де Труа скакала как обезумевший всадник, он все острее ощущал, что воздух Яффы, это воздух западни. Да, они ищут бородатого урода в одежде латинского рыцаря. Бородатого! Шевалье поискал глазами шатер брадобрея. Если удалить с подбородка эту длинную пегую поросль, это несколько затруднит задачу ловцов. К тому же как-то надо коротать время до вечера.

Лысый, толстый араб посмотрев в лицо Реми де Труа, пожевал сочными губами, брезгливо сказал.

— Прокаженных не бреем.

Де Труа молча отошел.

На городском кладбище он сорвал с себя одежду и старательно превратил ее в лохмотья, облачившись в них, он щедро посыпал себя пылью. От обуви пришлось отказаться совсем. Шевалье прошелся босиком по лужам и ноги покрылись толстой грязной коркой. Труднее всего пришлось, как ни странно, с деньгами. Не исключено, что эти шакалы у ворот захотят обыскать и прокаженного, их не может не удивить наличие у него кошелька с полутысячей цехинов. Деньги пришлось выбросить, кроме дюжины самых мелких монет — надо все же, чтобы стражникам досталось хоть что-нибудь, иначе они могут осерчать. Шевалье спрятал под треснувшей каменной плитою столь обременительное золото, повесил на шею медный колокольчик, купленный в лавке у порта, и побрел к воротам. Ему не пришлось ждать в огромной толпе скопившейся там. Звук маленького колокольчика раздвигал толпу не хуже боевого слона.

Стражники его все же обыскали, брезгливо морщась, нашли монеты и бросили их в горевший тут же костерок для уничтожения заразы. Де Труа попробовал возмущаться, крича проклятия по-арабски и арамейски, пока не получил удар меж лопаток тупым концом копья. С этою печатью он, счастливый, покинул город Яффу.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ. ТОФЕТ

По преданию, во время возведения храма Соломонова сюда свозился строительный мусор. С тех пор всегда, при всех династиях и при всех завоевателях, Тофет служил свалкою Иерусалима. И при Хасмонеях, и при Ироде, и при Пилате. Город разрушал Навуходоносор и уводил жителей в плен, но свалка оставалась на своем месте. Город сжигал Тит, свалка переживала чудовищный пожар и презирала усилия и неистовство врагов города. Тот кто начинал отстраивать Иерусалим заново брал точкою отсчета Тофет.

Испокон веку, может быть, тоже с тех легендарных соломоновых времен, здесь жило какое-то особенное племя. Оно могло существовать только здесь, в атмосфере непреходящих миазмов, в окружении разлагающегося вещества. Тутошние люди, как дельфины, выброшенные на берег, не могли долго дышать чистым воздухом, им требовалась среда более плотная. В город они наведывались лишь затем, чтобы украсть чего-нибудь. В Тофете они рождались и умирали. Низкорослое племя с ломкими черными волосами. Их никто не трогал, ибо бороться с ними было все равно, что бороться с навозными червями. Жили они большими семьями, напоминающими стаи. Они нередко враждовали между собой. Месторасположение этих стай можно было определить по вечно курящимся дымкам от огня поддерживаемого в очагах. Очаги эти служили не только бытовым целям, но и являлись центрами какого-то смутного огнепоклонничества. Вероятно люди эти скоро выродились бы до животного состояния, не живи они рядом с таким большим, богатым и многообразным городом, помимо своих многочисленных и очень сложных отбросов он поставлял им еще нечто, был предметом ненависти, интереса, страха и уважения.

Добравшись до Иерусалима, де Труа обосновался в Тофете, сколотил себе нечто вроде хижины из гнилых досок. Стоял на дворе сентябрь, время теплое, так, что можно было обходиться без огня. Де Труа не хотел привлекать к себе ни внимание орденских шпионов, ни интерес местных жителей. Несмотря на свою невоинственность, чужаков они не любили, а с городскими нищими так и вообще враждовали, полагая что место тех на задворках королевского дворца.